Я коротко кивнула, не смея, не позволяя себе взглянуть ему в глаза. Он был так близко, что едва не касался моего плеча. Я ощущала тепло его тела, сама покрываясь холодной испариной от тревожного предвкушения.
Работая единой бригадой, связанной через сотни миллионов километров, Сэм, Макгвайр, Кагасима и я нарисовали первое изображение высоко в ионосфере Земли. С моего компьютера картина шла к батарее электронных пушек, установленных на той же орбитальной станции, где помещалась Сэмова гостиница. На экране коммуникатора я видела, как изображение развертывалось над срединной частью Северной Америки.
Непорочная Дева Анд.
У меня не было ни желания, ни намерения украшать небеса надутыми елейными чертами Дрябни. Такой чести Norte Americanos вообще не заслуживали. Вместо этого я взяла образ из собственного сердца, из своих детских воспоминаний о суровой росписи, украшавшей выбеленные стены нашей деревенской церкви.
Вам должно быть понятно, что годы прошли, прежде чем я сама увидела свое творение так, как то и полагалось, то есть с земли. До того дня я довольствовалась тем, что показывалось на маленьком экране моего коммуникатора, а там я видела Непорочную в обратном изображении, как будто с улицы смотрела на витраж в окне собора.
Все были захвачены врасплох. Некоторые ошалевшие гринго пытались фотографировать картину, которая внезапно появилась на заходе солнца над их головами, но ни одна из фотографий не передавала ни истинного размера, ни размаха, ни даже подлинных цветов моей Непорочной Девы. Цвета особенно трудно было уловить — в каждый миг они были так нежны, так сияющи, так тонко переливчаты. Пока телестудии соображали, что произошло, пока снаряжали свои передвижные установки новостей, Непорочная растаяла во тьме ночи.
По всей Северной Америке прокатился шквал ошеломляющего удивления. Затем слух о нем пронесся по всему миру.
Ионосферные изображения видны, конечно, лишь на протяжении немногих драгоценных минут закатных сумерек. Стоит Солнцу скрыться за горизонтом, как чувствительные электрические эффекты, порождающие нежную цветовую дымку, мигом прекращают действовать, и все изображение пропадает в никуда.
За исключением того, что информация, создавшая картину, сохраняется в памяти компьютера, gracias a Dios. Много лет спустя, когда возвращение на Землю больше ничем мне не грозило, я дала разрешение университету изобразить Непорочную в небесах моей собственной родины. Тогда-то я и увидела ее такой, какой ее предлагалось видеть всем. Это было прекрасно, прекраснее всего, что создано мною с тех пор.
Впрочем, до того еще были годы и годы. В тот же день мы с Сэмом смотрели, как исчезает во тьме моя Непорочная Дева, и он повернулся ко мне с сиявшей от счастья улыбкой.
— Ну, — сообщил он радостно, — теперь держись! Дерьмо полетит как из пушки, изо всех стволов вдарят.
Так и случилось. Практически каждый юрист в солнечной системе оказался вовлечен в иски, встречные иски и встречные встречным иски. Дрябни со своими Моралистами утверждали, будто Сэм нарушил контракт. Сэм отбивался, доказывая, что контракт специально предусматривает предоставление ему художественной лицензии, — и оказывалось, слова эти действительно употреблялись в каком-то подподпункте где-то на предпоследней странице толстенного юридического документа. Индустрию рекламы будто гром и молния поразили одновременно. Защитники окружающей среды от полюса до полюса возмущенно возопили и ринулись в суд, что побудило художественных Критиков и весь аппарат «изящных искусств»: музеи, журналы, благотворительные ассоциации, общественные клубы, богатых жертвователей и даже правительственные организации — встать на защиту одной-единственной молодой художницы, имени которой никто из них прежде и не слыхивал — Элверды Апачета. Меня!
Сэм и я не очень-то много внимания уделяли всей этой юридической возне. Мы плыли на моем астероиде мимо полузаконченного Эдема Моралистов и дальше, далеко-далеко от орбиты Земли. Сэмова «Ленивая Фея» была битком набита топливом для ядерных ракет, установленных на Хранителе Памяти. Сэм мелким бесом прошелся по компьютерной программе силовиков, после чего мой астероид направился в дальний космос, за орбиту Марса, за пределы пояса, где пролегали орбиты миллионов его братьев и сестер-астероидов.
Когда же инженеры Моралистов попытались приблизиться и перехватить «своего» беглеца, Сэм весело и озорно уведомил их:
— Данный объект является покинутым — в соответствии с определением, закрепленном в правилах космической торговли MAC. Направляется он в дальний космос, и любая попытка перехватить его или изменить его курс будет расценена MAC и мировым правительством как акт пиратства!
К тому времени, когда адвокаты Моралистов пришли к убеждению, что Сэм всего-навсего блефовал, мы успели продвинуться столь быстро и столь далеко, что Дрябни счел за благо отказаться от попыток вернуть себе мой астероид. Хранитель Памяти вышел за пределы пояса астероидов, полдюжины инженеров-силовиков были уволены Моралистами (и тут же взяты на работу в компанию «С. Ганн Энтерпрайзиз, Инкорпорэйтед»), а Сэм и я провели больше года вместе.
— Вот так я и стала знаменитой.
Элверда Апачета слегка улыбнулась, словно кто-то наградил ее комплиментом, которого она не заслуживала.
— Хоть я и скульптор, все же публике известна своей единственной картиной. Как Микеланджело росписью свода Сикстинской капеллы.
— А Сэм? — спросила журналистка. — Вы сказали, что он больше года провел с вами на вашем астероиде?
Тут художница рассмеялась, глубокий грудной смех ее был богат оттенками.
— Знаю, знаю, звучит странно и вообразить трудно, чтобы Сэм задержался на одном месте дольше двух дней кряду, не говоря уж о 380 днях. Но — так было. Он оставался со мной все эти дни.
— Это… необычно.
— Не забывайте только, что половина юристов солнечной системы разыскивала Сэма. Для него было самое время пребывать неведомо где. К тому же он хотел собственными глазами взглянуть на пояс астероидов. Возможно, вы припомните, что там он сколотил и потерял не одно состояние.
— И там он умер, — сказала корреспондентка.
Погруженная в воспоминания Элверда Апачета медленно кивнула.
— Бурное то было время, когда мы ютились в тесной моей мастерской. Обоих нас одолевали и иные демоны: Сэм намеревался стать первым предпринимателем, ведущим дела на поясе астероидов…
— И стал им, — тихо заметила девушка-репортер.
— Да, стал. А у меня была своя работа. Мое искусство.
— Его ценят и любят повсюду.
— Вероятно, так, — согласилась художница, — только я до сего времени получаю заказы воспроизвести Непорочную Деву Анд. Теперь, что бы я ни сделала, картина эта будет следовать за мною вечно.
— Хранитель Памяти — самое популярное из всех внеземных произведений искусства. Каждый год тысячи и тысячи людей устраивают паломничество на него. Ваш народ никогда не будет забыт.
— Возможно, еще больше туристов отправлялись бы посмотреть на него, будь орбита пониже, — задумчиво произнесла Элверда Апачета. — Сэм ее так рассчитал, что Хранитель Памяти проскочил пояс астероидов, вернулся в окрестности Земли и был заброшен на высокую орбиту, около двенадцати тысяч километров. Ближе Сэм подводить боялся: говорил, что вычисления не абсолютно точны и астероид мог бы врезаться в Землю.
— Тем не менее повсюду его считают святым местом поклонения и одним из величайших творений искусства, — сказала журналистка.
— До которого людям не так-то легко добраться. — Чистое чело Элверды Апачета покрыла легкая тень недовольства. — Я обращалась к MAC с просьбой перевести астероид на более низкую орбиту, поближе к орбите туристических гостиниц, но пока что они ничего не предприняли.
— Но вы же знаете, как медлительна бюрократия, — сказала журналистка.
Скульптор вздохнула:
— Остается только надеяться, что я проживу достаточно долго, чтобы они успели принять решение.
— Моралисты пробовали снова захватить ваш астероид?