— Райан, все разваливается. Мы, похоже, поджигали один и тот же фитиль много раз. Ополченцы открыто стреляют в наблюдателей, — доктор Эдвардс остановил Райана на пороге. — Я знаю, ты беспокоишься, ты прожил с ними всю жизнь. Но они не…
— Доктор, это моя сестра и тетя… — Райан оттолкнул его.
Через три часа они были у стадиона. По дороге в город Райан смотрел на пелену дыма, протянувшуюся далеко в море. Под покровом этой черной мантии, что подсвечивалась вспышками от неутомимой деятельности саперных команд всех воюющих группировок, вереница машин ООН продвигалась по улицам города. Райан сидел во втором грузовике рядом с доктором Эдвардсом, но они едва слышали друг друга за воем ракетных установок. Райан понял, что разговаривать с доктором ему не о чем, он думал только о заложниках в осажденном пункте ООН. То, что война в Бейруте оказалась строго рассчитанным экспериментом, его уже мало беспокоило. Это было где-то в мертвой зоне его понимания, в черной дыре, откуда не исходило ни света, ни мыслей.
Наконец они остановились возле поста ООН в порту Восточного Бейрута. Доктор Эдвардс побежал к радиорубке. Райан ослабил ремешок каски. Он чувствовал и свою долю вины в этом бедствии — волна жестокости захлестнула город. Крысы в военной лаборатории жали на знакомые рычаги — спусковые крючки винтовок и пушек, — получая свою порцию ненависти. Его мечта о мире ошеломила их, как впервые попробованный наркотик, сбила их с толку, и теперь они были во власти неистовой ярости…
— Хорошие новости, Райан. — Доктор Эвардс стучал в лобовое стекло, приказывая водителю ехать, — христианский десант отбил стадион!
— Что с сестрой, с Верой?
— Не знаю. Во всяком случае, силы ООН снова могут действовать. Надеюсь, что все скоро будет нормально.
Позже, стоя в темном помещении склада под бетонными трибунами, Райан вспомнил это зловещее слово. Нормально?..
Вспышки фотокамер освещали тела двадцати заложников, лежащих у дальней стены. Луиза и тетя Вера находились между двумя ооновцами — отступая, роялисты расстреляли всех. Уступчатый потолок был забрызган кровью, будто невидимая публика, рассевшаяся на трибунах, чтобы поглазеть на разрушение города, тоже стала истекать кровью. «Да, — поклялся Райан, — кровь зальет весь мир».
Фотографы убрались, оставив Райана с Луизой и Верой. Скоро их изображения разбросают по разбитым улицам, расклеют на стенах уцелевших домов.
— Райан, уходим; мы должны успеть, пока не началась контратака. — Доктор Эдвардс появился из полумрака. — Я сожалею, Райан, они как-никак были тебе родственниками.
— Да, были…
— В любом случае, они помогли нам многое понять. Мы должны знать, где кончается терпение людей. — Доктор Эдвардс с досадой махнул в сторону тел. — В любом случае, это печально.
Райан снял каску и положил ее к ногам. Открыв затвор, он зарядил винтовку круглой стальной пулей. Он сожалел только о том, что дотор Эдвардс не лежит рядом с Луизой и тетей. Стрельба стихла, но она еще продолжится. За несколько месяцев он сможет объединить воюющих в одну силу. Райан уже думал о мире за пределами Бейрута, об этой огромной лаборатории с миллионами покорных подопытных, не готовых к опаснейшей инфекции, сконцетрированной здесь.
— Не в любом, доктор. — Он навел на доктора винтовку. — В любом случае — существует еще целое человечество.
Джек Уильямсон
ЭРА ПТИЦ
Джек Уильямсон дебютировал в «F&SF» в 1958 г. С тех пор вот уже в течение тридцати лет его произведения не сходят со страниц журнала. Джек Уильямсон по-прежнему остается в числе ведущих американских авторов.
Сегодня мы предлагаем читателю один из последних, самых сильных его рассказов.
Сибирский грипп надвигался с севера с ужасающей быстротой; самый смертоносный из всех штаммов в истории человечества. Последний шанс остановить его был связан с человеком по имени Хьюго Ле Мойен. Я работал тогда научным корреспондентом в старушке «Нью Йорк Таймс» и специально приехал в Атланту, чтобы увидеть его. Он должен был выступать главным докладчиком на симпозиуме по вирусным болезням в центре борьбы с эпидемическими заболеваниями.
Когда я позвонил, он явно колебался, но в конце концов согласился встретиться со мной у себя в отеле. Застенчивый и рыжеволосый, он выглядел скорее как защитник из какой-нибудь университетской футбольной команды, нежели как исследователь Центра Джона Хопкинса, и показался мне до странности неуверенным в себе, когда я задал ему свой вопрос, действительно ли он изобрел радикальное средство против вируса.
— Возможно. Он пожал плечами. — А возможно, и нет.
Замкнутый вначале, он постепенно разговорился. Вообще-то он избегает репортеров, но для меня сделал исключение, так как ему приходилось слышать мое имя. Разоткровенничавшись, он признался, что испытывает некоторый мандраж перед выступлением.
— Я не чувствую уверенности. — Он раскрыл портфель, достал оттуда бутылку пшеничного виски и, хлебнув пару раз, продолжил: — Что я действительно нашел — надеюсь, что это так — новый подход в иммунологии. В лаборатории он действует неплохо. В целом он выдержал все пробные испытания на животных, но, признаться, я ждал от него большего. Я рассчитывал на еще один месяц перед конференцией. Но из-за сибирской эпидемии Крэнли сдвинул срок в надежде, что нам удастся найти оружие для борьбы с ней. Поэтому определенно пока не могу ничего обещать.
Мне захотелось узнать подробнее. Взяв с меня обещание никому ничего не показывать, он вручил мне оттиск своего доклада. Вирус гриппа был паразитирующей ДНК, объяснил он, достаточно умной, чтобы проникать в человеческие клетки и способствовать размножению новых испорченных ДНК.
— Клин клином вышибают. — В мальчишеском одушевлении он взмахнул стаканом и доверчиво сообщил: — Я сконструировал ловушку. Подсадная молекула, полученная из самого вируса. Она притягивает сразу две болезнетворных, связывает их и, поделившись, образует две новые «подсадки».
— Если это подтвердится, — восхищенный, я поднял свой стакан за него, — ведь это новая эра в медицине!
— Только ничего не давайте в печать, — предупредил он меня. — Во всяком случае до тех пор, пока я не услышу, что на все на это скажет Нордман.
— Нордман? — Я крайне удивился. — Эрик Нордман?
— Наш ведущий авторитет в вирусологии. — Хьюго утвердительно кивнул. — Он в курсе. Его решение позволит перейти к клиническим испытаниям. Или зарежет проект.
Помрачнев, он добрые полминуты разглядывая донышко стакана. Затем продолжал.
Я защитился и занимался исследовательской работой у него в лаборатории, в Альбукерке. Я восхищался им, и за это время многому научился. Потом случилось так, что моим главным интересом стал антивирусный агент. Тогда Нордман отвернулся от меня. Я никогда не мог понять почему. — Он снова посмотрел на меня. — Вы знакомы с ним?
— Был, много лет назад.
Он молча отхлебнул пару раз.
— Когда-то он был моим лучшим другом. — Я погрузился в воспоминания. — Мой сосед по комнате в техническом колледже в Калифорнии. Потом вместе служили в Корпусе Мира. Наши жены — обе из Техаса, и мы сыграли двойную свадьбу. С тех пор минуло немало лет, но как раз сегодня мы собираемся встретиться вновь в местечке под названием Равентри. Я скажу ему номер вашей комнаты.
— Спасибо. — Он кивнул с отсутствующим видом, так, словно утратил ко всему этому всякий интерес. — Мы проработали вместе два года, но я никогда не понимал его.
Он собирался налить еще, но я должен был встретить Сьюзен, которая целый день посвятила покупкам. Я нашел ее страшно измученной, с покрасневшими глазами и распухшим носом.