Великолепная речь — никакой лжи, ничего, что давало бы основание для судебного преследования.
— Я привлеку тебя за оскорбление, свинья!
— Провались ты к чертовой матери! — буркнул Дэн, выпуская ее руку.
Миранда лихорадочно озиралась в поисках достойного, с ее точки зрения, ответа — и нашла. Серая туша Ползучего Рифа высилась над загонами, точно семья слонов, задравших хоботы.
— Я знаю, ты хочешь уничтожить этот риф — а еще называешь себя океанологом! В этом рифе миллионы живых существ, и у каждого из них такое же право на жизнь, как у тебя, Дэниел Уэстэвэй! Будь уверен — если только ты посмеешь хотя бы кулаком погрозить этому рифу, я подниму против тебя и полицию, и журналистов — ты и пикнуть не успеешь. Понял?
— Ты сама не знаешь, о чем говоришь, — устало отозвался Уэстэвэй.
Он терпеть не мог Миранду. Уж не потому ли, что Диана уговорила его доверить Миранде перевоспитание Милашки? Не боялся ли он, что Миранда добьется успеха, так где он оказался бессилен? Наверняка. И все же, в этой неприязни должно было скрываться что-то еще.
В следующие дни дождь перестал, зато ветер вдруг словно обрел второе дыхание и играючи сорвал кровлю с моей небольшой фабрики. Я там изготавливаю украшения из кожи слитое — вернее, изготавливал, пока мои рабочие не забастовали. Им не нравится, когда ледяная водя льется ручьями за шиворот и портит станки. Признаться, я их понимаю.
Сами слиты, ящерицы синего цвета, забились поглубже в свои хижины — ветер разбрызгивал в загончиках соленую водяную пыль. Никогда еще я не видел своих слитов такими несчастными — с того дня, как Кариока Джонс привезла на ферму свою сухопутную пилу-рыбу Челмондели. Слиты, подобно хамелеонам, меняют цвет в зависимости от настроения. Желтый — страх, синий — несчастье, розовый — любовь, не говоря уже о множестве промежуточных оттенков. Столетие было затрачено на то, чтобы закрепить у них это свойство. Они ежегодно меняют кожу, и если ее немедленно обработать, из нее уже можно сделать что угодно — шарфы, платья и тому подобное. При этом кожа сохраняет свойство менять цвет — в зависимости уже от своего нового владельца…
Я заменил кровлю, утихомирил забастовщиков и к четвергу уже был сыт этим по горло, так что с утра сел в свой автомобиль на воздушной подушке, сделал вид, что не заметил мастера, который спешил сообщить мне об очередной неполадке, и во всю прыть умчался прочь.
Я остановился на распутье, где основное шоссе сворачивало к Луизе. Куда бы податься? Кариока Джонс вышла из тюрьмы и снова поселилась в «Звездах» — своем воздушном доме. Ужасная женщина, хотя посплетничать с ней после обеда совсем неплохо. Но нужно ли мне сейчас общество стареющей кинозвезды, которая способна говорить только о своих активистских подвигах.
Боже упаси! Я повернул на юг и уже скоро, припарковав машину, спускался к лагуне. Ветер стих, и малянистая гладь моря была неподвижна. На пляже, у дома Дэна Уэстэвэя толпились люди. Сегодня утром я не был здесь единственным гостем.
Меня опередила полиция.
Господи… Случилось что-то страшное. Диана!.. Я бросился бежать. Диана, истерзанная, лежит на песке без движения. На нее напала шайка бродячих сухопутных акул — эти твари в последнее время наводнили Полуостров… Стоп — возле дома только один вертолет, полицейский, в синюю полоску. Скорую помощь никто не вызывал, а это значит, что пострадавших нет.
Дэн Уэстэвэй с красным от гнева лицом орал на Уоррена Ранни, шефа полиции города Луиза.
— Эта чертова баба грозила, что она мне еще покажет, и показала! — Он приблизил лицо к лицу Ренни. — Какого дьявола, Ренни, что за волокита? Пошлешь ты людей обыскать ее проклятый питомник или нет?
— Дэн, — спокойно отозвался Ренни, — какие у тебя доказательства?
— Доказательства? — Доказательства! Дюжины мертвых дельфинов тебе недостаточно? Пошли! — Он зашагал вдоль края лагуны, а за ним последовали фараоны и ваш покорный слуга. Дианы нигде не было видно. — Эта баба пробралась сюда прошлой ночью и разбросала отраву. Ее дом совсем близко — вон, видишь, за деревьями торчит труба? Я надеюсь, ты все это записываешь?
— Всему свое время, — терпеливо отвечал Ренни. — Дэн, я не хотел бы записывать то, о чем ты потом пожалеешь.
— Джо ее слышал! — рявкнул вдруг Дэн, разворачиваясь ко мне. — Скажи ему, Джо! Расскажи, как мне угрожала эта чертова баба, Марджорибэнкс!
Я заколебался, и Ренни одарил меня пронзительным взглядом, на которые он великий мастер.
— Произошло недоразумение, — выдавил я.
— Недоразумение! — Дэн издевательски хохотнул. — Ты это так называешь? Какого дьявола ты защищаешь ее, Сагар?
Что еще я мог сказать? Мы поспешно шагали по грязному пляжу, огибая примитивную дамбу, построенную Дэном в те дни, когда он заманил в ловушку Ползучий Риф. Теперь эта часть лагуны была осушена, и Риф потерял способность передвигаться… может быть. Он маячил перед нами — серый полумесяц — пять метров в высоту, шесть или семь в ширину, а длиной, так все сорок метров. Тускло-серого цвета, он был зернисто-рыхлым, как пемза. Первые два метра в основании Рифа были плотными, но выше вещество Рифа разветвлялось, свиваясь диковинными спиралями, завитками, колоннами — точь-в-точь церковный орган, чудовищное творение безумца. В расселинах коралла шныряли иглокожие — морские звезды и морские ежи.
— А ведь эта проклятая штука все еще жива, — пробормотал Ренни, разглядывая трепещущие реснички анемоны. — Каким дьяволом она кормится?
Анемона схватила алую бабочку. Щупальца с силой свились, запихивая пойманное насекомое в желудок.
— Чтоб мне провалиться, — изумленно проговорил кто-то.
— Весь Риф все еще живет, — заметил Дэн. — Сюда. Повернем вот сюда.
Мы вошли во впадину серого полумесяца. Там была Диана, окруженная с трех сторон причудливыми стенами Рифа. Она улыбнулась мне и обратилась к отцу:
— Послушай, папа, я думаю, ты…
— Ладно, — оборвал ее Дэн. — Вот, Ренни, погляди на это.
Над коралловой стеной свисал хвостовой плавник дельфина. Голова и почти все тело скрывались в глубокой расселине.
— Это мой ученый дельфин. Самка. Вот так мы ее и нашли. Другие тоже были здесь, вокруг Рифа — в агонии. Мы отнесли их домой, но что проку? Они все умерли. Отравление. Чтобы я да не узнал симптомы! Ну, что ты на это скажешь?
— Папа, — твердо сказала Диана, — по-моему, тебе стоит взглянуть вот на это.
— Что? — Дэн шагнул вперед, не отрывая глаз от трупа. — Иисусе…
Он поднял какую-то щепку, потыкал ею тело и приподнял хвост. Мы столпились вокруг.
Там, где тело дельфина соприкасалось с Рифом, плоть исчезла. По спине у меня поползли мурашки. Миллионы тончайших щупалец отпрянули в раковины. Глубже в расселине, ни на что не обращая внимания, трудились ненасытные анемоны. На голове дельфинки, насыщаясь, возлежала морская звезда. Омерзительное зрелище!
— Вот странно, правда? — сказал полицейский. — У дельфинов ведь такие прочные шкуры. Да и вряд ли труп успел разложиться. Так какого дьявола…
— Ее растворили… — тихо сказал Дэн. — Коралл выделяет сильный растворитель… и другие существа, вероятно, тоже. — Он выпрямился. — Нужно изучить это явление. Однако сути дела это не меняет. Вначале что-то должно было убить дельфина. Я исследовал других погибших животных и нашел в их крови сильнейший яд. Вернемся в дом.
И мы, слава Богу, вышли из этой впадины. Нас окружали бесчисленные миллионы живых существ, вырванных из родной стихии и борющихся за существование…
— Черт подери! — воскликнул кто-то.
— Удивительно, что Риф вообще живет, — сказал я Диане. — Все эти морские звезды, ежи, сами кораллы — как они ухитряются существовать без воды?
— У отца есть теория… — она осеклась и обернулась. — Что случилось, Джим?