Между тем, успехи Гвамбе в Африке начали настораживать. Когда же ООН сделала ему официальное предупреждение, то Гвамбе не замедлил использовать этот документ в пропагандистских целях — смотрите, дескать, эти белые пытаются запугать черных. И смута начала распространяться с такой скоростью, что стало окончательно ясно: паразиты выбрали Африканский континент плацдармом для массового вторжения в сознание. Не советуясь со своими войсками, негритянские генералы спешили заявить о своей преданности Гвамбе. За какие-то три дня тот сделался фактическим хозяином Африканских Соединенных Штатов.
Всю ночь перед отлетом я лежал и думал — мне ведь для сна теперь требовалась всего пара часов, и стоило чуть переспать, как ментальные силы ослабевали, снижался контроль за сознанием. В ту ночь я сосредоточился на проблеме, которая давно мучила и дразнила меня. Похоже, я проглядел кое-что очень важное.
Это смутное чувство появилось после той ночи, когда паразиты уничтожили всех, кроме нас, пятерых. Мне кажется, с той поры мы не продвинулись дальше. Разумеется, мы одержали несколько мелких побед, и все же — ощущение такое, что главные наши достижения уже позади. Недаром же они оставили нас в покое после ночной битвы.
Все животные похожи на машины: ими управляют рефлексы и привычки. Человек, в значительной мере, — тоже машина, но с определенным уровнем разума, а это означает свободу от привычек, возможность делать что-то новое и необычное. Теперь я понял: мучило меня опасение, что я прогляжу как раз одну из подобных привычек. Я бился за больший контроль над сознанием, но глубинная привычка может стать помехой на пути к настоящему контролю.
Попытаюсь объяснить. Речь идет о некоем всплеске жизненной энергии, которая помогла мне одолеть паразитов. Как я ни пытался выяснить ее происхождение — ответ ускользал от меня. Давно замечено, что в экстремальных состояниях неожиданно увеличиваются внутренние силы, о которых раньше человек и не подозревал. К примеру, война может превратить ипохондрика в героя. Происходит это от того, что у большинства людей жизнеспособность контролируется подсознательными силами, до сих пор неизведанными. Но я-то о них знаю.
Я могу погружаться в собственное сознание, словно механик, который спускается в машинное отделение корабля, а определить этот источник истинной внутренней силы не могу. Почему же? Ведь смог же я во время битвы мобилизовать эту гигантскую энергию. Значит, если я не могу добраться до корней жизненной энергии, то чего-то я пока не могу понять.
Всю ночь я ломал голову, пытался все глубже и глубже опуститься в омут своего сознания. Бесполезно — какая-то невидимая преграда мешала мне, а может, то были моя слабость и недостаток собранности, но только не паразиты: их я не заметил ни одного.
К рассвету я окончательно выдохся, однако утром отправился вместе с Райхом, Холкрофтом и братьями Грау в Аннаполис, чтобы провести последнюю проверку ракеты.
Все было в порядке. Мы опросили всю обслуживающую бригаду под предлогом выяснения обычной технической информации. Эти ребята показались нам честными и дружелюбными. Мы поинтересовались, как они справились с работой, и те ответили, что все прошло без сучка и задоринки. Но тут Холкрофт, молча разглядывавший всех, вдруг спросил:
— А ваши все здесь присутствуют?
Полковник Массей, руководитель бригады, кивнул:
— Инженеры все на месте.
— А кроме инженеров? — настаивал Холкрофт.
— Только одного нет, но он не бог весть какая важная птица — это Келлерман, помощник лейтенанта Косты. У него на утро назначен прием у психиатра.
Коста отвечал за программирование бортового компьютера, который контролировал расход топлива, температуру, состояние воздуха и прочие параметры.
Я как бы невзначай попросил:
— Конечно, это не так важно, но все же мы бы хотели посмотреть на этого парня — так, чистая формальность.
— Но лейтенант Коста знает о компьютере куда больше, чем Келлерман. Он ответит на любой ваш вопрос.
— И все же, мы бы хотели увидеть именно его.
Тут же позвонили психиатру военной базы. Тот сказал, что Келлерман ушел от него с полчаса назад. Охрана, проверявшая Келлермана, доложила, что он двадцать минут как уехал куда-то на мотоцикле. Коста неуверенно оправдывался: