Они отпустили меня на один вечер в школу, перед тем как привести приговор в исполнение. Я оставался в своей старой комнате, пока охранник дежурил за дверью, и разговаривал с несколькими посетителями. Что они могли мне сказать? Кончилось тем, что это я утешал их и вел беседу. Я не возражал — пускай, если им так будет легче. Кто-то же должен взять это на себя.
Но мне пришлось нелегко, когда под конец вечера ко мне зашел папа. Маме было слишком тяжело видеть меня, я думаю. Папа специально для нее сфотографировал меня. Мы немного поболтали о новом доме, который они строили, и о том, что мой брат хорошо успевает в морском торговом училище. Потом накатило чувство ожидания, когда понимаешь, что твой собеседник от тебя чего-то хочет, и ты чувствуешь это, но не знаешь, чего именно. Я-то хотел, чтобы он хотя бы поблагодарил меня за то, что я был хорошим сыном и старался отработать свой контракт. Однако он не сказал ничего подобного. А когда наконец решился, то сказал, что я не должен бояться, когда наступит конец.
— Ты хочешь сказать, когда я умру?
— Когда ты поймешь, что все кончится.
— Это примерно одно и то же, — ответил я.
— Не думай об этом сейчас. Просто помни — ты должен быть храбрым. Когда настанет время.
«А он-то сам сможет вести себя храбро?» — подумал я.
— Сынок, — сказал он.
— Да, пап.
— Помнишь тот день, когда я привел тебя сюда? Я дал тебе кое-что. Маленький ножичек. Помнишь?
— Да, папа, я помню.
— Он все еще у тебя?
Я поглядел на него.
— Они хотят, чтобы я его у тебя забрал.
— О, Господи, пап!
— Даже если бы не они, я все равно попросил бы его. Он бы для меня много значил.
— И в самом деле, папа?
— Да.
Так что я отдал ему ножик. Папа был таким жалким, что я даже не мог на него всерьез сердиться.
Они закатили мне отличный обед. Всякая домашняя еда вроде омаров и целой тарелки редиски. Я съел, сколько смог. Я хотел продержаться там, на Скале, как можно дольше. Возможно, они ведут записи о том, кто сколько там протянул. Чтобы там ни было, я хотел попытаться побить их рекорды. К обеду было пиво, а на десерт — немного бренди, и под конец меня начало клонить в сон. Я лег на кровать и закрыл глаза рукой. Спустя какое-то время я услышал, что дверь отворилась. Я поднял взгляд. Это был один из них; на фоне дверного проема он казался огромным. Я сел и увидел, что кто-то уже унес посуду.
— Ох, да убирайтесь же вы отсюда, ладно? — сказал я. Потом я понял, что это Управляющий. Он держал мою сбрую. И не двигался. Просто смотрел на меня, пытаясь понять, как я себя чувствую. Когда я потянулся за сбруей, он отдал ее мне, и я надел ее. Она потеряла упругость, но, когда я подключил питание, начала прогреваться, и иглы тесно прижались к основанию шеи.
— Ну как ты? — спросил он.
— О, просто прекрасно. Лучше не бывает.
Думаю, он знал, что такое сарказм, потому что ничего не ответил. Наконец, я спросил его, что он тут делает.
— Я пришел принести тебе твою сбрую. Ты должен быть в ней завтра.
— Это еще зачем?
— Ты же поводырь, — сказал он. Он все смотрел на меня, и внезапно я почувствовал себя паршиво. Он всегда пытался помочь Генри, и я знал, что Генри к нему привязан.
— Мне жаль, что так все получилось, — сказал я.
— Тебе не за что извиняться.
— Вы — единственный, кто так думает.
— Нет, не единственный, — сказал Управляющий.
— Никто в этом не признался.
— У нас так не принято.
— Да. Наверное.
Он повернулся, собираясь уйти.
— Погодите. Могу я спросить вас кое о чем?
Тогда он оглянулся. Его глаза блестели, точно черное стекло.
— Как вы думаете, что происходит? Когда умираешь?
— Зачем спрашивать меня? А ты сам что думаешь?
— Не знаю. Меняешься. Но я думаю, остаешься где-то поблизости, в другом обличьи.
— Ты думаешь, у нас это по-другому?
— Нет. Не думаю.
— Мы верим, что ты можешь остаться. И видеть и действовать через других. Если ты хочешь этого и если ты достаточно силен.
— Генри был сильным, не правда ли?
— Надень завтра сбрую, — сказал он.
Они действительно высадили меня на Скале. Это такой гладкий базальтовый купол в центре большой вулканической воронки. Он очень высокий и отполирован ветром до блеска. Держаться там не за что. Все дно воронки усеяно оболочками тех, кто был тут до меня. Если вы — один из них, вам просто подрезают крылья и оставляют тут, в одиночестве, которое вместе с унижением расправляется с вами. И вы сдаетесь, а ветер сталкивает вас вниз. Все дно воронки усыпано телами мертвых преступников.
Я сидел на Скале и думал о том, чтобы прыгнуть вниз.
Небо было зеленовато-песочного цвета, который Генри звал цветом простора. И тут, глядя в сторону Дерева, я увидел, как от облаков отделилась крохотная точка. Она становилась все больше. Это был один из них, он летел ко мне. Я так хотел, чтобы это был Генри, чтобы он вернулся забрать меня домой, в Студию, но, конечно, это был не он.
Ко мне летел Управляющий. А я не забыл надеть сбрую, как и обещал.
ЗАГАДОЧНОЕ МЕСТО
Спустя год после смерти Генри я работал на туристском аттракционе, который называется Загадочное место, поблизости от курортного городка Гавань. Пока все было в порядке, работать мне приходилось не много.
Всего-то автобусная стоянка, сувенирная лавка и хижина, в которой жили Ирен и Горди, — пожилая пара, владельцы аттракциона.
Гавань располагалась на побережье, а мы — в горах над ней. У нас всегда полно туристов. Каждый, кто посещал Гавань, хотел поглядеть и на это место. Оно пользовалось особой популярностью еще и потому, что летуны — а этот мир на самом деле принадлежал им — избегали его. Вообще-то, за все эти годы Ирен и Горди видели только двоих. Одним из них был Генри, при котором я и работал поводырем. Другой — Управляющий делами Генри, который притащил меня сюда. И этот управляющий вместе с Генри был тут прежде, очень давно, во время работы на натуре.
Он, должно быть, и рассудил, что тут его народ никогда до меня не доберется. И он был прав — никто из них никогда не залетал сюда.
Может, было в этом Месте что-то такое, что держало их на расстоянии. Или, может, они обо мне позабыли. Понимаете ли, мы ведь для них немного значим. Теперь тут живут несколько тысяч людей — в их мире, и у нас наши собственные города, и дома, и предприятия, и все такое, но они вряд ли вспоминают о нашем существовании. Правда, иногда они обращают на нас внимание. Например, когда они осудили меня за убийство их любимого художника, Генри, который был моим клиентом и моим лучшим другом.
Обычно на этих холмах каждую ночь идет дождь. Утром он прекращается, около восьми я выхожу из своей крохотной хижины и поднимаюсь наверх, к аттракциону. Это очень близко к самому Месту. Не слышно пения птиц, насекомых тоже нет. Большая часть животных также избегает появляться здесь.
Уже в пути я услышал грузовичок Дуэйна. У него был АТВ с турбомотором, завывавший на своих шести массивных колесах, точно зверь. Обычно у Дуэйна к койке привязаны доска для серфинга и мотоцикл-вездеход. Дуэйн был настоящим пропеченным курортником, который всю жизнь прожил в Гавани, и загар въелся ему в кожу. Как раз этим утром грузовичок Дуэйна задом въехал на стоянку. Он, рыча, надвигался из тени прямо на меня. Но я стоял неподвижно. Дуэйн успел расправиться с тормозом раньше, чем со мной, и грузовичок въехал в пространство меж нарисованными линиями.
— Ну и ленив же ты, Пижон, — сказал Дуэйн, соскакивая на землю и держа свой пакет с завтраков.