Но Дар-эс-Салам двадцать лет назад, когда Меромо был еще мальчиком, уничтожен землетрясением, и он не может рисковать тем, что во время еще одного все спрятанное, что бы там ни было, выйдет на поверхность или расколется.
Он продолжал шарить глазами по карте: Гомбе, Руаха, Иринга, Мбея, Мтвара, Таренгир, Олдувай…
Он остановился и уставился на Олдувай, после чего запросил все доступные данные.
Глубиной почти в милю. Это в его пользу. Никаких животных не осталось. Еще лучше. Никаких поселений на крутых склонах. Только горстка масаев все еще живет в этом районе, не больше двух дюжин семей, но они слишком высокомерны, чтобы обращать внимание на то, что делает правительство. В этом-то Меромо был уверен: он сам был масаем.
Он тянул так долго, как только мог, получал подарки наличными почти два года, и наконец все-таки сообщил нужные данные.
Меромо смотрел в окно офиса с тридцать третьего этажа, мимо суетливой Додомы, на восток, туда, где, как ему казалось, находилось ущелье Олдувай.
Все казалось таким простым. Да, ему заплатили много денег, невероятно много, — но у этих транснационалов денег куры не клюют. Подразумевалось, что там просто несколько дюжин плутониевых стержней, или, по крайней мере, он так думал. Откуда он мог знать, что речь шла о сорока двух тоннах ядерных отходов?
О возврате денег не могло быть и речи. Даже если бы он захотел сделать это, он вряд ли мог ожидать, что они вернутся и выкопают обратно все эти смертоносные вещества. Возможно, что все обошлось, возможно, что никто даже не узнает…
Но эти мысли преследовали его целыми днями, и, что еще хуже, они начали преследовать его по ночам, принимая самые разные обличья. Иногда это были аккуратно запечатанные контейнеры, иногда — тикающие бомбы, иногда несчастье уже произошло и единственное, что он видел, — обуглившиеся тела детей масаев, распростертые по краю ущелья.
Почти восемь месяцев он сражался с дьяволом в одиночку, но со временем он осознал, что нуждается в помощи. Сны не только преследовали его по ночам, но и днем вторгались в действительность. Сидя на собрании сотрудников, он внезапно представил, что сидит среди истощенных, покрытых язвами масаев Олдувая. Он читал книгу, и слова менялись на глазах, и он уже читал, как Джозеф Меромо приговорен к смерти из-за собственной жадности. Он смотрел голофильм о гибели «Титаника», через секунду видел нечто подобное, но уже про трагедию ущелья Олдувай.
В конце концов он отправился к психиатру, и, поскольку он сам был масаем, он выбрал психиатра масая. Боясь презрения врача, Меромо не рассказывал подробно о том, что же послужило причиной ночных кошмаров и вторжений в реальность, и после полугода безуспешных попыток справиться с ними психиатр сдался.
— Теперь я проклят на всю жизнь? — спросил Меромо.
— Возможно, нет, — ответил психиатр. — Я не в силах помочь вам, но я знаю человека, который, возможно, способен на это.
Он порылся в столе и вытащил маленькую белую карточку. На ней была написана одна лишь фамилия: МЬЮЛЕВО.
— Это его визитная карточка, — пояснил психиатр. — Возьмите.
— Но тут нет ни адреса, ни телефона, — сказал Меромо. — Как я свяжусь с ним?
— Он сам свяжется с вами.
— Вы сообщите ему мое имя?
Психиатр покачал головой:
— В этом нет нужды. Просто оставьте карточку у себя. Он узнает, что вы нуждаетесь в его услугах.
Меромо чувствовал себя так, словно стал объектом шутки, которую он сам так и не понял, тем не менее он положил карточку в карман и вскоре забыл о ней.
Двумя неделями позже, когда он пил в баре, оттягивая возвращение домой, чтобы поспать как можно подольше, к нему подошла маленькая женщина.
— Вы Джозеф Меромо?
— Да.
— Пожалуйста, следуйте за мной.
— Зачем? — подозрительно спросил он.
— У вас есть дело к Мьюлево, не тай ли? — сказала она.
Меромо последовал за ней, но скорее потому, что пытался избежать возвращения домой, нежели потому, что действительно верил в то, что загадочный человек, не имеющий имени, сможет помочь ему. Они вышли на улицу, повернули налево, в молчании прошли три квартала и повернули направо, остановившись перед входной дверью небоскреба из стекла и стали.
— Шестьдесят третий этаж, — сообщила она. — Он ожидает вас.
— Вы не пойдете со мной? — спросил Меромо.
Она покачала головой:
— Моя работа выполнена. — Женщина повернулась и растворилась в ночи.
Меромо взглянул вверх. Похоже, на верхних этажах располагались квартиры. Меромо постоял, раздумывая, пожал плечами и вошел в вестибюль.
— Вы к Мьюлево, — сказал швейцар. Это не был вопрос. — Идите к лифту слева.
Меромо так и поступил. Лифт был обит навощенным деревом и пах свежестью и чем-то сладковатым. Он управлялся голосом и быстро доставил Меримо на шестьдесят третий этаж. Выйдя, Меромо оказался в элегантно оформленном коридоре, обшитом черным деревом и украшенном зеркалами. Он прошел мимо трех дверей, гадая, как же он поймет, какая из них ведет к Мьюлево, и наконец подошел к той, что была приотворена.
— Входи, Джозеф Меромо, — раздался откуда-то хриплый голос.
Меромо открыл дверь пошире, вошел в комнату и растерянно заморгал.
На потертом коврике сидел старик, на котором не было ничего, кроме красного куска материи, подобранного у плеча. Стены были покрыты тростниковыми циновками, а на очаге побулькивал ядовито-вонючий котел. Освещал комнату единственный фонарь.
— Что же это такое? — спросил Меромо, готовый отступить назад в коридор, если старик окажется таким же странным, как и обстановка комнаты.
— Подойди и сядь напротив меня, Джозеф Меромо, — приказал старик. — Наверняка это не так страшно, как твои кошмары.
— Что вы знаете о моих кошмарах? — воскликнул Меромо.
— Я знаю, почему они тебя мучают. Я знаю, что погребено на дне ущелья Олдувай.
Меромо быстро захлопнул дверь:
— Кто вам рассказал?
— Никто. Я всматривался в твои сны и плыл по ним, пока не узнал правды. Присядь.
Меромо прошел, куда указал старик, и осторожно сел, стараясь не запачкать свежевыглаженный костюм.
— Вы Мьюлево? — спросил он.
Старик кивнул:
— Я — Мьюлево.
— Как вы узнали про меня?
— Я — лайбон, — ответил Мьюлево.
— Знахарь?
— Это умирающее искусство. Я последний из практикующих.
— Я думал, что лайбоны могут только произносить наговоры и налагать проклятия.
— Они также могут и снимать их… а ведь твои ночи, да и дни, были сплошным проклятием, правда?
— Похоже, что ты все об этом знаешь.
— Я знаю, что ты совершил злое дело и тебя преследует не столько его призрак, сколько призраки будущего.
— А ты можешь покончить с этими снами?
— Потому я тебя и вызвал.
— Но ведь я сделал такую ужасную вещь, почему ты хочешь помочь мне?
— Я никого не осуждаю. Я здесь только для того, чтобы помогать масаям.
— А как насчет тех масаев, что живут у ущелья? — спросил Меромо. — Тех, кто преследует меня в снах?
— Когда они попросят помощи, я помогу им тоже.
— Ты не можешь сделать так, чтобы закопанные вещества исчезли?
Мьюлево покачал головой:
— Я не могу отменить то, что уже сделано. Я даже не могу смягчить твою вину, потому что это просто вина, все что я могу, так это изгнать ее из твоих снов.
— Я готов, — сказал Меромо.
Повисла тяжелая тишина.
— Что я должен сделать? — спросил Меромо.
— Принеси мне дань за услугу, которую я тебе окажу.
— Я могу выписать чек прямо сейчас или перевести деньги с моего счета на твой.
— У меня денег больше, чем нужно. Я должен получить приношение.
— Но…
— Принеси его завтра вечером, — сказал Мьюлево.
Какое-то время Меромо смотрел на старого лайбона, затем встал и без единого слова ушел.
Все утро он провисел на телефоне, потом отправился в два лучших в Додоме антикварных магазина. Наконец он нашел то, что искал, выписал на свои собственный счет и забрал домой. Он боялся задремать перед обедом и потому всю вторую половину дня просто читал книгу, потом торопливо поел и возвратился в жилище Мьюлево.