— Масаи не убегают от опасности, — сказал Найкосайя.
— Говорю тебе, Томас, — повторил старик, — что не позволю обречь свою дочь и внуков на жизнь в этом аду. Последний корабль уходит завтра утром. Они полетят на нем.
— Они останутся со мной, чтобы народ масаев возродился.
Шесть человек шепотом посовещались, и их вожак взглянул на Найкосайя.
— Ты совершаешь ужасную ошибку, Томас, — сказал он. — Если ты все-таки передумаешь, на корабле для тебя найдется место.
Они повернулись, чтобы уйти, но старик остановился.
— Я вернусь за дочерью, — сказал он.
Найкосайя потряс винтовкой:
— Я буду ждать тебя.
Старик повернулся и ушел за остальными, а Найкосайя возвратился в дом через воздушный шлюз. Кафельный пол пах дезинфекцией, а вид телевизора, как обычно, вызывал раздражение. Жена ждала его на кухне среди множества собиравшихся годами кухонных принадлежностей.
— Как ты можешь так неуважительно говорить со Старшими! — возмутилась она. — Ты опозорил нас.
— Нет! — оборвал ее Найкосайя. — Они опозорили нас этим бегством!
— Томас, на полях ничего нельзя вырастить. Все животные погибли. Ты ведь даже не можешь дышать без фильтрующей маски. Почему ты настаиваешь на том, чтобы мы остались?
— Здесь земля наших предков. Мы не покинем ее.
— Но все остальные…
— Пусть делают что хотят, — отрезал Найкосайя, — Энк-Аи[4] их рассудит, Он всех нас рассудит. Я не страшусь встречи с Создателем.
— Но почему ты так торопишься встретиться с ним? — настаивала она. — Ты видел ленты и диски о Новой Килиманджаро. Прекрасный мир, зеленый и золотой, повсюду реки и озера.
— Когда-то Земля тоже была зеленой и золотой, и повсюду блестели реки и озера, — произнес Найкосайя. — Наш мир разрушили. Разрушат и еще один.
— Даже если и так, нас уже не будет, — сказала она. — Я хочу туда.
— Это мы уже проходили.
— И всегда в результате мы поступали так, как нам приказывают, а не по своей воле, — она немного смягчилась. — Томас, прежде чем я умру, я хочу увидеть воду, которую можно пить, не добавляя химикатов. Я хочу увидеть антилоп, пасущихся среди высоких зеленых трав. Я хочу гулять, не страшась хотя бы воздуха, которым дышу.
— Все уже решено.
Она покачала головой:
— Я люблю тебя, Томас, но я не могу остаться здесь, и я не позволю остаться тут нашим детям.
— Никто не заберет у меня детей! — прокричал он.
— Я не могу позволить тебе пренебрегать их будущим только потому, что тебе наплевать на собственное.
— Их будущее — тут, где всегда жили масаи..
— Папа, пожалуйста, идем с нами, — раздался тонкий голосок позади, и Найкосайя, повернувшись, увидел двух сыновей, восьми и пяти лет, стоящих в проеме спальни.
— Что ты им сказала? — подозрительно спросил Найкосайя.
— Правду, — ответила жена.
Он повернулся к мальчикам:
— Подойдите. — Они медленно пересекли комнату.
— Кто вы? — спросил он.
— Мальчики, — сказал младший.
— А еще кто?
— Масаи, — сказал старший.
— Верно. Вы произошли от расы гигантов. Было время, когда все земли, которые можно было увидеть, забравшись на вершину Килиманджаро, принадлежали нам.
— Но это было очень давно, — заметил старший мальчик.
— Наступит день, и все вновь станет нашим, — сказал Найкосайя. — Вы должны помнить о том, кто вы, сыновья. Вы потомки Аейо, убившего копьем сто львов; Нелиона, поднявшего восстание против белых и выгнавшего их из Рифта; Сендайо — величайшего из всех лайбонов. Когда-то кикуйю, и вакамба, и лумбва трепетали от страха при одном только упоминании слова «масаи». Это ваше наследие, не отворачивайтесь от него.
— Но и кикуйю, и остальные племена уже уехали.
— А что до этого масаю? Мы противостоим не только кикуйю и вакамба, но всем людям, пытающимся заставить нас изменить наш путь. Даже европейцы, завоевав Кению и Танганьику, так никогда и не покорили масаев. А когда пришла Независимость и все остальные племена бросились в города, и надели костюмы, и копировали во всем европейцев, мы остались такими, какими были всегда. Мы носили то, что нам нравится, жили там, где нам хотелось, потому что мы гордились тем, что мы — масаи. Разве для вас это ничего не значит?
— Разве мы не останемся масаями, если улетим к другому миру? — спросил старший мальчик.
— Нет, — твердо ответил Найкосайя. — Масаи привязаны к своей земле. Мы — ничто без нее, а она — без нас. Это за нее мы всегда боролись, ее всегда защищали.
— Но теперь она больна, — сказал мальчик.
— А если я заболел бы, ты бы меня бросил? — спросил Найкосайя.
— Нет, отец.
— Так вот, так же, как ты не покинул бы меня в моей болезни, так и мы не покинем землю в ее скорби. Когда любишь что-то, когда это становится частью тебя самого, ты не бросишь это только потому, что оно заболело. Ты остаешься, и сражаешься даже упорнее, чтобы исцелить, чем когда сражался, чтобы завоевать.
— Но…
— Поверь мне, — сказал Найкосайя, — я когда-нибудь обманывал тебя?
— Нет, отец.
— Я не обманываю тебя и сейчас. Мы народ, избранный Энк-Аи. Мы живем на земле, которую Он нам дал. Разве не понятно, что мы должны остаться здесь, что мы должны исполнить завет Энк-Аи?
— Но я никогда больше не увижу своих друзей! — захныкал младший сын.
— Ты найдешь новых.
— Где? — заплакал ребенок. — Все ушли!
— Прекрати немедленно! — сухо прервал Найкосайя. — Масаи не плачут.
Мальчик продолжал всхлипывать, Найкосайя j взглянул на жену:
— Это твоя работа. Ты избаловала их.
Она не мигая посмотрела ему в глаза:
— Пятилетним мальчикам позволено плакать.
— Но не масаям, — ответил он.
— Ну что ж, тогда он больше не масай, и у тебя нет основания, чтобы запретить ему идти со мной.
— Я тоже хочу уйти! — сказал восьмилетний и внезапно тоже скривился и заплакал.
Томас Найкосайя посмотрел на жену и детей — действительно посмотрел на них — и понял, что совсем не знал их. Эта женщина не та тихая домохозяйка, воспитанная в традициях его народа, на которой он женился девять лет назад. Эти мягкотелые всхлипывающие мальчики — не наследники Лейо и Нелиона.
Найкосайя подошел к двери и отворил ее.
— Идите в новый мир с остальными черными европейцами, — прорычал он.
— Ты пойдешь с нами? — спросил старший сын.
Найкосайя повернулся к жене.
— Я развожусь с тобой, — холодно объявил он. — Между нами все кончено.
Он прошел мимо сыновей:
— Я отказываюсь от вас. Я больше не ваш отец, а вы больше не мои сыновья. Теперь идите!
Жена надела на сыновей защитные костюмы и маски, потом оделась сама:
— Я пришлю до утра кого-нибудь забрать мои вещи.
— Я убью любого, кто вступит в мои владения.
Она посмотрела на него взглядом, полным ненависти. Потом взяла детей за руки и вывела их из дома, вниз по длинной дороге, в конце которой их ждал корабль.
Несколько минут он мерял шагами дом, его трясло от ярости. Наконец, он подошел к шкафу, надел защитный костюм и маску, вытащил винтовку и через воздушный шлюз вышел на крыльцо. Видимость была неважная, как всегда, и он вышел на дорогу посмотреть, не идет ли кто к дому.
Ни малейшего движения. Найкосайя был почти разочарован. Он намеревался показать, как масай защищает то, что ему принадлежит.
Но внезапно он понял, что масай не так защищает свою собственность. Найкосайя подошел к краю ущелья, открыл затвор и один за другим выбросил все патроны. Потом, размахнувшись, закинул вслед за ними винтовку. Следующим пошел защитный костюм, потом маска и, наконец, одежда и ботинки.
Он вернулся в дом и вытащил особый сундук, в котором хранились все памятные вещи. В нем Найкосайя нашел то, что искал: простой кусок красной ткани. Он закрепил его на плече.