Картина исчезла, другое разноцветное пятно закружилось по поверхности зеркала и сконцентрировалось в новое изображение: Биргер увидел самого себя в окружении восхищенных друзей, которые улыбались, почтительно выслушивая его афоризмы, смеялись до слез его остротам.
В этом элегантном молодом человеке, в котором он безо всяких сомнений узнавал себя, было что-то совершенно незнакомое. Иная манера держаться, какая-то подчеркнутая самоуверенность.
И снова радужные полосы поползли по зеркалу. Он увидел себя, сидящим в сумерках на диване между двух пухленьких полураздетых девиц; обе с улыбкой прижимались к нему, и он никак не мог решить, какую выбрать.
В этой темной, запыленной комнате, стоя перед зеркалом, Биргер Боруд созерцал те соблазны, о которых всю свою жизнь он мог только мечтать. Голова закружилась от восторга. Тело покрылось испариной.
И вновь зазмеились цветные полосы, возникла новая картина:
Прекрасный домик у моря с собственным пляжем. Газетный заголовок: «Биргер Боруд — поп-сенсация года». А вот и он сам на борту воздушного лайнера среди пассажиров бизнес-класса рядом с ослепительной рыжеволосой дамой в мехах.
Изображение погасло. Биргер Боруд стоял в изумлении, не зная, что и подумать и что сказать. Губы Лоне растянулись в улыбке.
— Все это я могу дать тебе, если станешь служить у меня.
Блеск фантасмагории лишь слегка приглушался в сознании Биргера тонкой пленкой из соображений мелочного здравого смысла и прописных истин, которые и составляли его картину мира. И этот мыльный пузырь лопнул. Биргера охватило веселье. Вдруг стало совсем легко. Мир, полный безграничных возможностей, расстилался перед ним. Он кивнул:
— Я хочу взглянуть на договор.
Локе нашел на столе какую-то бумагу и поднес ее к свету. Перед глазами Боруда заплясали строчки.
Это был самый удивительный документ, который он когда-либо читал в своей жизни:
«С сего дня между Биргером Борудом и Эдвардом Локе заключается следующий договор: Боруд, находясь в здравом уме и твердой памяти, берет на себя обязательства основать «Институт всех проблем» в Норвегии, а впоследствии взять на себя и руководство таковым на материальные средства, полученные от Локе, и в соответствии с его указаниями; Боруд получает вознаграждение, масштабы которого, как засвидетельствовано подписью, полностью согласованы с Локе. Фундаментом данного договора является полное взаимопонимание сторон. Действие данного договора может быть приостановлено только по взаимному соглашению сторон. Его действие ограничивается только рамками норвежского законодательства.
Обе стороны обязуются приложить все усилия в следовании как букве, так и духу данного соглашения.
Осло…»
Локе поставил свою подпись — какую-то длинную закорючку, совершенно непохожую ни на одну из тех многочисленных подписей, которые Биргеру Боруду довелось видеть, работая бухгалтером.
Естественно, документ не был юридически оформлен, для этого он был слишком расплывчатым. И тем не менее у Биргера было ощущение необходимости смириться с этим в собственных интересах.
— Здесь ничего не сказано о рабочем времени… — заметил он.
Локе добродушно усмехнулся:
— Как только войдешь в курс дела, работа будет отнимать у тебя не более трех-пяти часов ежедневно.
Небольшая часть дотошного бухгалтерского мозга Биргера начала вычислять преимущества и возможные неудобства. «Такая перспектива, — прошептала эта часть мозга, — может рассматриваться как соответствующая пункту «Полное взаимопонимание».
Локе протянул ему ручку.
Биргер решился — он схватил ручку и поставил свою корявую подпись.
Волна радости захлестнула Биргера. Он свободен, он сумел принять решение. Теперь можно было небрежно развалиться в высоком кресле.
— Когда я должен приступить?
Какое это было наслаждение — видеть выражение лица Антонсена, когда он сообщил, что увольняется, а заодно высказать все, что думает об их конторе и самом Антонсене. Как на крыльях, упиваясь трепетным чувством свободы и уверенности, несся он по коридору, мимо комнат, в которых сидели, зарывшись в бухгалтерские счета, несчастные сотрудники с молчаливыми, угрюмыми лицами. Он улыбался и кивал этим серым лицам, а потом расхрабрился настолько, что впервые за все время послал воздушный поцелуй вахтерше. Она закрыла глаза от столь неслыханной дерзости со стороны этого молодого человека, потом просияла и изобразила губками ответный поцелуй.
Как чудесно было шагать по засыпанным мокрым снегом улицам Осло. Мимо спешили люди с землистыми ноябрьскими лицами, по которым было видно, что все у них в жизни уже позади. Было, конечно, слегка опрометчиво так сразу сжечь все мосты. Наверное, разумнее было бы подождать несколько дней, но он прекрасно знал себя, — в таком случае возникли бы сомнения, потом стали бы множиться, и он уже никак не смог бы принять решение. Но теперь все его колебания улетучились, он знал, что ничего невозможного, ничего недостижимого нет, он больше не нуждается в фальшивом сочувствии обывателей.
На улице Гренсен, прикрыв свои прилавки навесом из пленки, стояли «спасители человечества» — офицеры Армии Спасения, несколько представителей стачечного комитета, какие-то бородами — последователи разных восточных учений. Биргер Боруд нахально протолкнулся сквозь всю эту толпу. Он надменно шел напролом, а «спасители человечества» были вынуждены расступаться перед ним.
Люди отступали перед наглостью. Никто не осмелился остановить его.
Но вот какое дело: в конце улицы Гренсен стоял одинокий человек с пачкой каких-то брошюр в руках, которые он вроде бы и не очень старался распространить. Но, когда Биргер Боруд проходил мимо, он будто вдруг очнулся и вперил свой взгляд в него. Ясные и глубоко посаженные глаза этого человека как будто видели насквозь, и взгляд этих глаз на мгновение поколебал новоявленную самоуверенность Боруда.
Этот «спаситель человечества» протянул ему небольшую книжечку.
— Ты обязательно должен прочитать это, — произнес он кротким голосом.
Голос звучал так убедительно, что Биргер невольно взял книжечку и засунул ее во внутренний карман. Но прежде чем он успел спросить, о чем брошюра и почему ему так необходимо прочесть ее, незнакомец исчез в толпе.
Слегка обескураженный тем, что он, оказывается, по-прежнему еще такой слабохарактерный, шел он по улице Карла Юхана. Мало-помалу досада уступила место трепетному ожиданию. Биргер стал предвкушать встречу с соседской девушкой, очаровательной студенткой, с которой он так и не решился даже поздороваться. Пару раз он силился сделать это, даже приготовил какое-то умное замечание о погоде, но когда они встречались и надо было произнести заготовленную фразу, сердце его начинало рваться из груди, и все кончалось какой-то гримасой и невразумительным мычанием. Теперь-то уж он не сомневался, что найдет нужные слова, любое его высказывание будет искриться умом, а в голосе зазвучит такая мужественная сила, что все женщины будут готовы покориться ему. Теперь-то он получит все то, о чем так долго мечтал в одиночестве.
По дороге, стоя в трамвае, он с таким наслаждением воображал нежные женские ручки и другие прелести, что проехал свою остановку, и ему пришлось пересесть на другой трамвай и вернуться на две остановки назад.
В почтовом ящике его ждал толстый конверт, отправлен он был в субботу. Обратного адреса не было. Биргер надорвал пакет, выпала толстая пачка: тысячекроновые банкноты. Горячая волна радости захлестнула его. Вот и короткая записка: «Небольшой аванс в соответствии с договором». Без подписи.
Конверт был отправлен два дня назад, а договор заключен только сегодня.
Невозможно было понять, как же это могло получиться, да он и не пытался.
Войдя, взглянул на себя в зеркало и остолбенел.
Неужели это он? Все черты лица как будто бы прежние, трудно сказать, что же в нем переменилось, но Биргер Боруд, всю свою сознательную жизнь понимавший, что он недотепа и мямля, сразу догадался, в чем именно дело: изменилась манера держаться. До этого он всегда шел, неуверенно волоча ноги, как будто извиняясь за каждый сделанный шаг, а теперь он прямо-таки стремился вперед. Раньше он передвигался согнувшись, втянув голову в узкие плечи, как будто бы каждую секунду опасался, что в него бросят снежком. Теперь он стоял выпрямившись, грудь колесом, голова гордо поднята. Раньше у него была широкая покатая спина и выпирающий вперед живот, похожий на смешной шарик. Вес тела не изменился, но каким-то удивительным образом пропорции тела стали иными. Теперь он был мужчиной крепкого телосложения с мускулистым животом. Его нижняя челюсть всегда была бесформенной, как будто навсегда отвисла от изумления, теперь у него был прямой подбородок и четко очерченный рот. Выражение лица нельзя было бы назвать неопределенным, взгляд стал пронзительным и загадочным…