— Что все это значит, хотел бы я знать, — пробормотал Бокату.
— Я думаю, мы должны уйти.
— Но у нас еще полдня до прихода корабля.
— Мне здесь неспокойно. Мы спускались точно как в моем сне.
— Ты не привыкла к солнечному свету, — сказал он. — Мы отдохнем в пещере.
Она неохотно разрешила подвести себя к маленькой пещере на склоне ущелья. Внезапно Энкатаи остановилась как вкопанная.
— В чем дело?
— Эта пещера была в моем сне. Не входи туда.
— Ты должна научиться не разрешать снам управлять твоей жизнью, — Бокату принюхался, — что-то странно пахнет.
— Пошли назад. Нам тут нечего делать.
Он заглянул в пещеру:
— Новый мир, новые запахи.
— Пожалуйста, Бокату!
— Я только посмотрю, что так пахнет. — Он направил в пещеру свет фонаря. Перед ним высилась груда тел, полусъеденных, частью уже разложившихся.
— Кто это? — спросил он, подходя поближе.
— Бурые обезьяны, — ответила она не глядя, — у каждой размозжена голова.
— Это тоже часть твоего сна? — с неожиданным беспокойством спросил он.
Она кивнула:
— Мы сейчас же должны уйти!
Бокату подошел ко входу в пещеру:
— Она выглядит безопасной.
— Во сне она никогда не была безопасной, — напряженно проговорила Энкатаи.
Отойдя от пещеры примерно ярдов на пятьдесят, они добрались до изгиба на дне ущелья и, миновав его, увидели бесхвостую обезьяну.
— Похоже, одна из них подзадержалась, — сказал Бокату. — Я прогоню ее.
Он поднял камень и запустил им в обезьяну, которая увернулась, но не сдвинулась с места.
Энкатаи резко дернула его за плечо:
— Больше чем одна.
Он посмотрел вверх. Еще две бесхвостые обезьяны сидели на дереве почти прямо над головой. Отступив в сторону, он увидел еще четырех обезьян, с шумом несущихся к нему из зарослей. Другие возникли из пещеры, и еще три спрыгнули с ближайших деревьев.
— Что они держат в лапах? — нервно спросил Бокату.
— Ты бы назвал это бедренной костью травоядных, — сказала Энкатаи, чувствуя неприятную дрожь в коленках, — они бы назвали это оружием.
Обезьяны рассеялись вокруг них полукругом и начали медленно приближаться.
— Но они же такие тщедушные! — воскликнул Бокату. Он отступал назад до тех пор, пока не уперся в склон, дальше идти было некуда.
— Ты дурак! — сказала Энкатаи, и ловушка ее снов захлопнулась, превратившись в реальность. — Эта раса будет господствовать здесь, на планете. Взгляни им в глаза!
И Бокату увидел — нечто ужасное, пугающее, чего он никогда прежде не видел ни у одного существа, ни у одного животного. Ему едва хватило времени приготовиться к короткой молитве, в которой он просил какое-нибудь несчастье пасть на голову этой расы прежде, чем она могла бы достичь звезд, а потом бесхвостая обезьяна швырнула ему в голову гладкий, блестящий треугольный камень. Бокату пошатнулся, и когда он упал на землю, дубинки начали ритмично колотить по нему и Энкатаи.
На вершине ущелья бабуин наблюдал за кровавой бойней до тех пор, пока она не окончилась, а потом помчался по направлению к бескрайней саванне, где, по крайней мере временно, он будет в безопасности от бесхвостых обезьян.
— Оружие, — пробормотал я — Это оружие!
Я был один. Во время Чувствования Близнецы пришли к выводу, что я — одно из тех немногих явлений, к которым они не могут относиться беспристрастно, и возвратились в свою палатку.
Я подождал, пока ко мне не вернется способность контролировать свою физическую структуру, и, когда волнение, вызванное открытием угасло, опять принял ту форму, в которой появлялся перед спутниками и сообщил о моих находках Беллидору.
— Значит, даже тогда они были агрессорами, — сказал он. — Что ж, это неудивительно. Воля к господству на звездах должна была откуда-то проистекать.
— Удивительно, что никаких сведений о том, что Землю в доисторические времена посещали, не сохранилось, — заметил Историк.
— Это была исследовательская группа, и Земля не представляла для них интереса, — ответил я. — Она оказалась просто одной из множества планет. Если где-то и сохранились сведения, то возможно в архивах этой расы, где зафиксировано, что Земля не пригодна для колонизации.
— Но неужели их никогда не интересовало, что произошло с группой? — спросил Беллидор.
— В окрестностях бродило много плотоядных, — объяснил я. — Возможно, они решили, что группа пала их жертвой. Особенно, если они осмотрели местность и ничего не нашли.
— Интересно, — заметил Беллидор, — что господства удалось достичь более слабому из двух видов.
— Я думаю, это очень легко объяснить, — заметил Историк. — Будучи мелким видом, они не обладали ни быстротой своих жертв, ни силой хищников, поэтому создание оружия, возможно, явилось единственным способом избежать исчезновения… или, по крайней мере, более надежным способом.
— И все же за тысячелетия распространения по галактике они продемонстрировали коварство хищников, — сказал Беллидор.
— Никто не перестанет быть агрессивным только потому, что изобретет оружие, — сказал Историк. — Вообще-то, это может лишь добавить агрессивности.
— Над этим стоит подумать, — ответил Беллидор, которого слова Историка, видимо, не убедили.
— Я, может быть, чрезмерно упростил ход мысли ради ясности изложения, — ответил Историк, — но когда я представлю находки в Академии, я приведу более стройные доказательства.
— А что думаешь ты, Тот, Кто Наблюдает? — спросил Беллидор. — Может быть, ты хочешь добавить еще что-нибудь к тому, что ты нам уже рассказал?
— Трудно думать о камне как о предтече акустической винтовки и молекулярной пушки, — задумчиво сказал я, — но я верю, что так оно и есть.
— Необычайно интересный вид, — сказал Беллидор.
Потребовалось почти четыре часа, чтобы ко мне вернулась сила. Чувствование забирает энергию, как ни одно другое действие, одинаково выматывая тело, эмоции, сознание и способность к сопереживанию.
Морито, выполнив дневную норму работы, висел вниз головой на толстом суку, пребывая в вечернем трансе, Близнецы не появлялись с тех пор, как я Почувствовал камень.
Остальные члены группы занимались своими делами; самое подходящее время, чтобы начать Чувствовать следующий предмет, которому было, как сообщил мне Историк, примерно 23 300 лет.
Это было металлическое лезвие копья, ржавое и покореженное, и, прежде чем слиться с ним, мне показалось, что я вижу размытое кровавое пятно…
Его звали Мтепва, и ему казалось, что металлический ошейник на шее он носит с рожденья. Он понимал, что это не так, потому что в памяти сохранились мимолетные воспоминания о том, как он играл с братьями и сестрами, и о том, как он выслеживал бонго и куду[1] на поросшей лесом горе, где прошло его детство.
Но чем больше он сосредотачивался на этих воспоминаниях, тем более смутными и расплывчатыми они становились, и он понимал, что все это происходило очень давно. Иногда он пытался вспомнить название своего племени, но оно затерялось в тумане времени так же как, имена родителей, братьев и сестер.
В такие минуты Мтепва жалел себя, но потом он вспоминал о том, что случилось с остальными его спутниками, и немного приободрялся, ведь их забрали на корабли и отправили на край света, где они до конца жизни будут рабами арабов и европейцев, а он был любимым слугой хозяина, Шарифа Абдуллы, и его положение вполне надежно.
Это был уже его восьмой — или девятый? — караван из глубин континента. Они торговали солью и патронами с вождями племен, которые в свою очередь продавали им в рабство самых слабых своих воинов и женщин, а потом они уводили добычу в обход огромного озера, через сухую плоскую саванну. Они огибали гору, такую старую, что ее верхушка побелела, точно голова старика, и наконец выходили на побережье, где в гавани теснились одномачтовые арабские суда. Затем они продавали человеческий товар тем, кто предлагал наилучшую цену, Шариф Абдулла покупал очередную жену, отчислял половину денег престарелому немощному отцу, и они вновь отбывали в глубь континента на поиски черного золота.