— Никого вы не любите, — ответил отец Бреннер, — вот почему вы с головой ушли в работу и в благотворительность. Потому что в действительности вы никого не любите, просто не знаете, как это делается и стыдитесь этого, вот и стараетесь изо всех сил.
— Нет, нет, — сестре Мэри снилось, что она плачет и она на самом деле стонала и всхлипывала.
Внезапно отец Бреннер соскочил с места и, схватив ее за плечи (отец Бреннер?) цепкими, точно стальные клещи, пальцами, потащил ее, рыдающую, к окну.
— Вот. Видишь это? Вот во что ты веришь! В Тили, а не в Бога! Дешевые чудеса, вот что тебе нужно, а не любовь! Хочешь узнать о Боге? Спроси Тили, а не Церковь! Хочешь исцелить все скорби мира? Проси Тили, а не Бога! Уж они решат твои проблемы, так или иначе! Может, результаты тебе не понравятся, ну что ж, нет в мире совершенства! Или, все же, есть?
Теперь она могла видеть Тили, парящих над Сумерками, свечкой взмывающих к окну, мерцающих в темноте, руки простерты точно для объятия (или распятия?).
— Почему бы тебе не пасть на колени, как эти бедные стрибы, и не поклониться чертовым трюкачам Тили?
— Погодите минутку, отец Бреннер, что вы делаете тут, на Анубисе? Вы же не должны тут находиться, вы должны быть дома, на Земле! Это просто сон. А во сне вы не можете причинить мне боль, потому что во сне все нереально, даже Бог!
— Все, кроме Тили, — ответил он, злорадно улыбаясь.
И внезапно, Тили оказался в комнате, зыбкий, светящийся.
— Приди ко мне, дитя моё, — сказал Тили сестре Мэри своим нежным, детским голоском, — ибо ты согрешила.
Сестра Мэри проснулась вся в поту. Ну что ж, отец Бреннер, подумала она, по-своему ты прав. Впервые в жизни ты, мерзкий старикашка, оказался в чем-то прав. Верно, Тили стоило просить. Тили обладали могуществом.
Что там говорил о них Криб? Как это… сияющие в золотом городе или в летающем городе — что-то в этом роде. Почему она тогда не прислушалась? Отчего не поняла раньше?
Она встала, приняла душ, быстро оделась и вышла, коротко кивнув Джиму, который уже встал и теперь пил кофе Он выглядел удрученным, даже обиженным: может быть, потому, что она забрала у него всех работников-стрибов для строительства изолятора на базе и ухода за больными, подумала сестра Мэри.
Стоило лишь выйти за дверь и вот они: ряды и ряды коек, заполненных умирающими стрибами, стонущими, потными, орущими, вонючими, все — под живописным навесом. Что ж, познакомься с Сумерками, Земная База.
— К чему такая спешка? Садитесь, выпейте чашечку моего убойного кофе, — горько сказал Родрикс. Слова он выговаривал нечетко. Теперь сестра Мэри заметила на столе открытую бутылку бренди.
— Может, не стоит с утра пораньше? — сказала сестра Мэри, стараясь не выказать раздражения. Ей хотелось убраться отсюда поскорее, но она боялась обидеть Родрикса невниманием.
— Нет-нет-нет, — сказал он. — Никогда не рано, никогда не поздно. Самое время. Потому что я подхватил клятую чуму. Упс! Пардон, сестра.
— Нет никаких причин полагать, что чума может перекинуться со стрибов на людей, — сказала сестра Мэри, все еще направляясь к двери. — Чума вам совершенно не угрожает.
— Но ведь она меня уже достала, — сказал он грустно и подлил еще бренди в кофейную чашку. — Не пробовали пить кофе с бренди, только без кофе? Отличная штука. Это — мое собственное изобретение. Просто отличная штука. Уверен, когда я покину сей мир, сестра Мэри, память о моем изобретении останется в людских перцах. Господи Иисусе, да я уже даже не могу сказать «в сердцах»… Так о чем я? Что тут я? О да, чума уже меня достала. Чума и вы, сестра Мэри. Куда делся весь мой персонал? Кстати, экспедиция Престона возвращается, но они дожидаются, пока тут все не будет кончено, и мы все не покинем сей мир, и от нас ничего не останется, кроме посмертной славы. Вечная память мне за выпивку, которую я изобрел. — Он еще плеснул в чашку. Потом сказал, неожиданно протрезвевшим голосом. — Чума меня уже достала. Я на пределе. Я напуган, я одинок и ни во что не верю, и все держусь на пределе, долго, долго держусь. Но теперь все. Я перевалил через край. Не знаю, как выбраться обратно.
— Мне очень жаль, — сказала сестра Мэри. — но у меня много работы.
— Зачем все это? Скажи, зачем? Что толку? Ведь все бесполезно — разве ты не видишь? Стрибы все равно умрут, либо в том чертовом изоляторе, куда ты забрала весь мой персонал, либо там, в городе. Так какая же разница? А вся штука в том, что… чума эта здесь только для того, чтобы напомнить нам, устроить так, чтобы все мы поняли, что все мы умрем, понимаешь? Ты, я, все мы. И разницы никакой нет. Вот ни на столечко, — сказал он, разведя большой и указательный пальцы сантиметра на два, — нет, даже вот на столечко, — и он сблизил их еще на сантиметр.