Малтифорд посмотрел на меня и, засмеявшись, проговорил:
— Широта твоих познаний близка к нулю, сынок, — он покачал головой, упиваясь собой. — Так близка, что и не разглядишь. Это ж надо!
В городской библиотеке Пеликана я наткнулся на одну книжку. Пока ни разу не брал ее на дом, а обычно пробирался в самый дальний угол, чтобы никто не заметил, что именно я читаю. Она рассказывала о кругах на полях; в ней были собраны снимки таких штук со всего мира. На полудюжине фотографий были засняты наши места, все — с воздуха, и по большей части — участок Малтифорда. Мне они нравились, но я бы никогда не признался в этом другим. Я полагал, что НЛО тут ни при чем, инопланетяне нашли бы места получше, куда слетать. А круги и другие знаки просто здорово смотрелись на фоне ярко-зеленых стеблей. Я даже втайне восхищался Малтифордом и завидовал его мастерству работать при свете луны или звезд, в одиночку, и, превращая таким образом Пеликан в столицу кукурузных кругов этого полушария.
“Ученые-расследователи” приезжали сюда каждую весну и лето из Калифорнии. В большинстве своем они выглядели очень странно. Казалось, над ними нависают тени Стоунхенджа. Мы относились к ним с подозрением — но это слабо сказано. К чести Малтифорда, он с ними совсем не связывался. Я знал одно: если бы он делал круги, да еще бы подрабатывал гидом при них, ему бы давно уже не поздоровилось. Если вы понимаете, что я имею в виду. Все прекрасно до тех пор, пока вы не выставляете напоказ ваши странности перед чужакам. Но только попробуйте обратить на себя всеобщее внимание, и окружающие уже не будут так терпимы.
Эта библиотечная книжка содержала очень скудные сведения о Малтифорде. Только в маленьком абзаце говорилось, что на одной из ферм кругов побольше, чем на других, и у ее владельца — неназванного — самые богатые урожаи из всех фермеров округи. За исключением одного — двух лет.
Каюсь, я прочел этот абзац раз двадцать, но клянусь Богом, так до конца и не понял, что же все это на самом деле значит.
Мы свернули с главной дороги и направились к дому Малтифорда. Издалека он казался самым обыкновенным, высоким и нескладным, и, как водится в здешних местах, был окружен тенистыми деревьями. Но судя по ходившим в округе легендам, можно было ожидать большего, и, действительно, вскоре я увидел статуи.
Старый фермер соорудил их из деталей машин, всякого хлама и мусора с местной свалки. Никто толком не знал, зачем. Среди них не было двух одинаковых, но все напоминали кукурузу-переростка с невиданными листьями, непропорционально большими початками и причудливо изогнутыми стеблями. Точь-в-точь как я и слышал, от них веяло чем-то потусторонним. Мне показалось, что статуи смотрят на меня, когда мы проезжали мимо: того и гляди, оживут и погонятся вслед.
Малтифорд дал задний ход и остановился между двумя железными сараями. Мы вышли. Я увидел перед собой кучу железобетонных плиток и обломков, местами торчала арматура.
Задний бортик пикапа с грохотом откинулся. Малтифорд изрек:
— Я хочу, чтобы ты мне нагрузил все сюда. Согласен?
Подняв маленький обломок, я бросил его в кузов. Он ударился о пластиковое дно, и эхо разнеслось громоподобным раскатом.
— Вот, — сказал он, — возьми.
К моим ногам упали рабочие кожаные перчатки. Одевая их, я ощутил запах их владельца. Я приступил к работе и забросил уже полдюжины плиток, как вдруг до меня донесся голос, говоривший спокойно и рассудительно. Вот только сами слова трудно было назвать разумными.
— А ведь, собственно, это не люди приручили кукурузу, — рассуждал Малтифорд. — Если хорошенько подумать.
Лучше не надо, спасибо.
— Это кукуруза и другие злаки нас в свое время приручали. Из охотников-кочевников они сделали фермеров. Из убогой обезьяны — цивилизованного человека. — Он помолчал и добавил: — Зачем, Джон? Зачем кукурузе, пшенице и остальным так делать?
Я не особенно вслушивался, но тут невольно остановился и посмотрел на него, пытаясь подыскать хоть какой-то ответ.
Фермер стоял на безопасном расстоянии от машины, сбоку, и покачивал головой.
— Взгляни на мир глазами кукурузы. Она находит обезьяну, которую надо поработить. Затем мы начинаем служить кукурузе, вспахивая землю, на которой она растет, заботимся о ней. Мы приносим ей воду, навоз и распространяем ее потомство. А она вознаграждает нас едой и благополучием. — Он приостановился и набрал побольше воздуха в легкие. — Земледелие дает жизнь городам. Города питают армию. А армии бодро идут завоевывать новые земли, чтобы вспахать их и засеять. — Он помолчал немного, а потом добавил: — Не думаешь ли ты, что для сорной травы с туманной родословной это чересчур шикарно?
Если бы кто-нибудь мне сказал, что сегодня ночью мне придется бросать в грузовик бетонные плитки под аккомпанемент заумного урока истории, я бы в жизни не поверил.
— С древних времен империи процветали до тех пор, пока заботились о приумножении собственных урожаев. Ты должен знать это из школьной программы, Джон. Греция. Рим. Советский Союз. Все они не справились с земледелием. Вот как наказует нас хлеб наш насущный за небрежение.
Я остановился передохнуть, отметив, что груда стала немного меньше.
— Ты не веришь мне, — сказал Малтифорд. Он громко рассмеялся и спросил: — Так как, я забочусь о кукурузе или она заботится о старике Малтифорде?
Я посмотрел на блестящий новенький пикап, а потом перевел взгляд на ровные зеленые ряды. Чувствуя подвох, осторожно проговорил:
— Не знаю.
— Древние поклонялись злакам, — заметил он. — А мы что, глупее? Может, нас уже так поработили, что мы и не замечаем этого.
С половиной бетонной плитки в руках я застыл, а потом глупо взвизгнул:
— Ничей я не раб!
— А что, кушать тебе не надо? — он снова засмеялся. — Допускаю, что нет. Я не могу утверждать, что видел тебя за обеденным столом.
Бросив плитку назад в кучу, я проследил, как она покатилась вниз и остановилась, зацепившись за что-то.
— Часто ли ты задумываешься о будущем, Джон?
Хотел бы я, чтобы он не так часто поминал мое имя.
Я ответил:
— Иногда, — и тут же пожалел об этом. После чего стал бросать плитки как одержимый, кряхтя и охая, пока руки и плечи не начали гореть.
Но Малтифорд заговорил громче, и невольно приходилось его слушать.
— В будущем, — продолжал он свою речь, — я думаю, мы сделаем для нашей кукурузы вот что. Сейчас, в эту минуту, ученые работают над тем, как можно изменить ее генетику, как вывести листья, которые бы поглощали каждый луч солнца. Мы заставим ее расти быстрее. Она станет выносливее. Мы найдем новые сферы ее применения. Выведем лекарственные сорта. Станем использовать для создания гормонов. Создадим экологически чистое топливо, — он остановился и глубоко вздохнул. — Ты умный парень. Я же вижу.
Я не ответил, но почувствовал, как лесть исподтишка прокрадывается ко мне в душу.
— Вот я и говорю, слушай, Джон, что жизнь кукурузы станет богаче. И жизнь людей тоже. Через несколько веков мы будем жить на Марсе и спутниках Юпитера. Со временем с нашей рождаемостью произойдет… знаешь, что? В фермерах отпадет необходимость, кукуруза сможет сама заботиться о себе. В ее стебли будет вживлен искусственный примитивный интеллект. И только представь себе, если бы миллиарды растений объединили свои мозговые усилия, чтобы достичь совершенства во всем, чего пожелают…
— Кукуруза глупая! — крикнул я в отчаянной непреклонности. Плитка выпала у меня из рук прямо на ногу. Но я даже не поморщился и не стал прыгать вокруг себя на одной ноге, а стоял и твердил Малтифорду: — Глупая, глупая! И мы заботимся о ней! Мы едим ее, Господи, а не она нас!
Он пожал плечами, как будто мои слова ничего не значили.
Тогда я и сам усомнился в своей правоте.
— Представь себе далекое будущее, — проговорил он, — и день, когда мы встречаем иных разумных существ. Что мы сможем им предложить, Джон? Ценность будут иметь наши злаки. Множество способов их использования для множества миров. Они с благодарностью примут нашу кукурузу.