— Да вы — никто! — начал в очередной раз увещевать меня Шестопал. Спустя мгновение он неожиданно перешел на «ты» и со зловещей уверенностью и разве что не по слогам провозгласил: — Пишешь 9 лет, а неизвестно, что напишешь. Я все о тебе знаю. Ты печатаешь все это за рубежом! Ты думаешь, я не знаю? Ты думаешь, ты один такой, ты — пуп земли! Ты думаешь, что ты напишешь и тебя все послушают? Да ты, кроме этих своих жалоб, ничего не написал!
— Росархиву и прокуратуре безразлично, какова моя биография. Для них является аргументом, что я пишу, а не то, что вы обо мне думаете.
— Да я бы им объяснил, кто ты такой, и они бы тебя слушать не стали! Ты один все знаешь! А почему до тебя никто никуда не жаловался, никуда эти жалобы не посылал?!
Довод, заключающийся в том, что, в отличие от большинства исследователей, я предпочитаю опираться на законы, а не телефонное право, архивиста не убедил. Заметно опасаясь, что я рано или поздно привлеку его к судебной ответственности, Шестопал пытался внушить мне, что он абсолютно неуязвим. Разоблачать меня ему казалось намного более уместным, чем выйти из-под удара, выдав мне требуемые архивные дела. О моем обращении в прокуратуру он отзывался с наигранным пренебрежением, плохо сочетавшимся с той аффектацией, до которой доходил практически в каждом разговоре со мной: «Вы там понаписали ахинеи! Меня с Герингом сравниваете. Да я, между прочим, тоже проконсультировался и могу подать на вас в суд!» — Тыкая в меня пальцем и все больше распаляясь. — «Да кто ты такой?!»
Тут Николай Иванович поразмыслил и ответил сам себе: ты — никто!
Мой ответ его, однако, удивил. По глазам Шестопала было видно, что он мне не верит.
— Я — гражданин Российской Федерации и опираюсь на законы, которые общие и для меня, и для вас.
— Законы! — передразнил меня Шестопал. — Все это мне до лампочки, до Ильича! Тебя же никто не проверял!
— Если вы считаете, что меня нужно проверять, обратитесь в ФСБ, чтобы меня проверили, — пожал я плечами, предвидя разочарование, которое ждет бдительного полковника. Но тот был неумолим.
— Ты не понимаешь, что сюда нельзя лезть. — Тут Шестопала передернуло, и он, вновь перейдя на «вы», заговорил с особым драматизмом: — Да если бы вы полезли в Министерство обороны в Соединенных Штатах, то вы бы давно сидели в кутузке и там квакали. Министерство обороны — это закрытая живая система, в которую нельзя вмешиваться.
Пытаясь доказать мне недоказуемое, Шестопал рокотал на весь кабинет:
— Вы знаете, что мы — архив Министерства обороны, мы — особый архив и законы нас не касаются?!
Мои взгляды по этому вопросу были диаметрально противоположными, и неудивительно, что после того, как я начал отстаивать свои права, обращаясь в различные инстанции (Росархив, прокуратуру и Минюст), Шестопал стал смотреть на меня волком и разве что не лязгал зубами. Он периодически срывался на крик; в течение одной беседы неоднократно переходил с беспристрастного обращения «вы» на панибратское «ты», причем подвел под свою неучтивость идеологическую базу: «Ты кто такой, чтобы я тебя на вы называл? Я ко всем на «ты» обращаюсь! Да у меня [младший] сын старше тебя».
Казалось, Шестопал чувствовал себя увереннее, отвлекая меня от работы с архивными документами. Провоцируя меня на бессмысленную затяжную беседу, он показывал, что не ценит собственное время. Иногда этот обмен репликами носил откровенно комичный характер.
Шестопал: — Вы знаете, что такое совесть?.
Я: — Как раз я знаю, что такое совесть.
Шестопал вытаращил глаза и подался всем корпусом вперед, словно бы пытался удостовериться, что не ослышался: — Вы?!! Знаете?!!
Видя, что ему не удается, провоцируя скандал, вызвать меня на встречное хамство, Шестопал попытался меня унизить, открыто декларируя пренебрежение к экипажу моего двоюродного деда, погибшего в апреле 1942 г. Так, например, 18.09.2006 он стал внушать мне, что человек, погибший в звании старшего лейтенанта, не заслуживает того, чтобы восстанавливать его судьбу в биографическом исследовании:
— Если вы пишете о двоюродном деде, так надо работать с личным делом деда. А остальные личные дела лучше не смотреть. А вы пишете о старшем лейтенанте, а не генерале. А у старших лейтенантов дела… — и Шестопал, брезгливо скривив рот, сложил большой и указательный пальцы.
— Я пишу не только о нем. Он же с людьми работал и служил не в одиночку.
— С людьми работал? Не такая уж важная фигура, чтобы писать, — старший лейтенант. С людьми работал, если бы был командиром дивизии и руководил большим количеством подразделений.