- Вы не согласны с тем, что я сейчас сказал?
- Э… - тот замялся, - …Нет, ваше святейшество, я просто немного удивлен.
- Подойдите сюда, - повелительно сказал Папа, - представьтесь и объясните, что вас смутило. У нас здесь честный, открытый разговор.
- Меня зовут Луи Фурми, - сказал мужчина, подойдя к круглому столу, - я преподаю общую теорию поля и релятивистскую механику. Я, конечно, не очень разбираюсь в теологии, но я читал, что океанийская церковь не совсем христианская.
- Где вы это прочли, и как это было аргументировано?
- Я не помню точно, где, но там говорилось: океанийская церковь не признает, что Христос умер за наши грехи и воскрес. Для меня, католика, это серьезный аргумент.
- Что такое смерть? – спросил Климент XV.
- Смерть? – переспросил Фурми, - Вы имеете в виду научное определение?
- Я имею в виду ваше мнение, Луи.
Преподаватель теории поля смущенно переступил с ноги на ногу.
- Мое мнение? Я не биолог и не врач. Возможно, я ошибусь в деталях, но смерть это прекращение жизни, после которого уже ничего не помогает и организм разлагается.
- Вполне здравая мысль, - констатировал Папа, - Следовательно, если жизнь как-то восстановилась, то мы не можем говорить, что имела место смерть, не так ли?
- Медики называют это клинической смертью, - сказал Фурми, - Но это, конечно, не смерть в прямом смысле, поскольку это обратимое явление, а смерть необратима.
- В таком случае, Луи, что вы понимаете под этими словами: умер и воскрес?
- Так написано в катехизисе, - ответил Фурми.
Климент XV погрозил ему пальцем, на котором сверкал перстень святого Петра.
- Я спросил не где это написано, а как вы это понимаете.
- Я… Я полагал, что это чудо, и слова здесь имеют совсем другое значение, чем в обыденном языке. Ведь Христос - это Бог, а значит, он бессмертен, и он не умер в человеческом смысле, а… Извините, я не могу это объяснить, я не теолог.
- Вы не можете объяснить, - задумчиво отозвался Папа, - Вы не понимаете. Да?
- Не понимаю, - признался преподаватель.
- Не понимаете. Никто не понимает, потому что это тайные слова. На попытке их толкования споткнулись и впали в ересь даже многие отцы церкви. А составители краткого океанийского катехизиса обошли молчанием эту великую тайну, чтобы не соблазнять верующих, потому что сказано: кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше бы повесили жернов на шею и бросили в море. Кто это сказал, Луи?
- Христос, - тихо ответил Фурми.
- Правильно. Помните об этом, и не повторяйте глупостей, которые пишут всякие безответственные люди, вообразившие, будто они святее Спасителя. Сейчас, Луи, выйдите из аудитории, прочтите трижды «Pater noster», а потом вернитесь.
Папа проводил глазами преподавателя теории поля, идущего к дверям походкой Буратино, на негнущихся ногах. Потом снова обвел взглядом аудиторию, и опять протянул левую руку – на этот раз, указав на худощавую даму лет около сорока.
- Вас тоже что-то смущает? Подойдите сюда и поделитесь своими сомнениями.
- Да, доктор Климент, - сказала она, направляясь к столу, - Я Сандри Ретел, и я тут пытаюсь преподавать основы астрофизики… С переменным успехом. Я не могу утверждать, что я католичка. Я как-то больше склоняюсь к деизму. Меня смутило высказывание по поводу общечеловеческих ценностей и толерантности. Знаете, я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, в современном мире должны быть некие ценности, общие для всех, независимо от религии.
- Какие это ценности? - спросил Папа, - Вы можете их перечислить?
Сандри Ретел утвердительно кивнула.
- Это несложно. Их, на мой взгляд, всего три. Не поступать с другими так, как вы не хотели бы, чтобы поступили с вами. Затем, желание понять другого, и найти с ним компромиссные решения по спорным вопросам. И последнее: не забывать, что мир принадлежит не только нам, но и следующим поколениям. Им здесь жить.
- Почти католическая позиция, - заметил Папа, вставая со своего места, - Я бы сказал: католическая, если бы вы объединили первые две ценности в одну: любить ближнего.
- Нам бы перестать ненавидеть ближнего, - ответила она, - а любить, это роскошь.
Климент XV улыбнулся и похлопал ладонью по спинке стула.
- Присядьте, пожалуйста, Сандри. Я освободил место специально для вас.
- Я еще не в том возрасте, чтобы мне трудно было стоять, - проворчала Сандри.
- А я еще не в том возрасте, чтобы сидеть, когда дама стоит, - парировал Папа.
- Только из уважения к вам, - сказала она, и уселась на литерное место «A».
- Спасибо, - сказал он, - Теперь, давайте выясним главное: кто наш ближний?
Преподаватель астрофизики посмотрела на него с некоторым удивлением.
- По-моему, любой человек. Разве нет?
- Вообще любой, или любой, признающий эти ценности? – спросил он.
- Я полагаю, - сказала она, - что любой нормальный человек признает эти ценности. Возможно, в каких-то системах это формулируется иначе, но суть та же самая.
- Увы, нет, - произнес Папа, - Есть совсем другие системы. Например, нацизм.
- Нацизм - это патология, - возразила доктор Ретел.
- Будете ли вы считать нациста своим ближним? – спросил он.
- Если это не просто обманутый болван, а убежденный нацист, то не буду.
Папа кивнул и развернулся к доктору Фурми, только что вернувшемуся в зал.
- Луи, как, по-вашему, следует ли считать нацистов нашими ближними?
- Нет, конечно!
- А исламских экстремистов с их террористической сетью?
- Нет.
- А буддистов, язычников, коммунистов, анархистов, атеистов?
- Э… Их так много, и они такие разные. Может быть…
- Что может быть? – переспросил Климент XV.
- Может быть, надо их рассматривать отдельно? В смысле, например…
- Ну, продолжайте, смелее.
- …Например, Далай-Лама, вроде бы, неплохой человек, хотя и буддист. Или… Мне можно говорить о присутствующих, ваше святейшество?
- Это вам решать, Луи. На то Господь Бог и дал вам свободу воли.
- …Или, - продолжал преподаватель, - мистер Орквард, хотя и язычник, но помогает подросткам, которые стали жертвами насилия, и пишет НФ-книги, способствующие интересу к науке. Некоторые студенты признаются, что их увлечение современной физикой началось со сборника саг Оркварда «Паруса Прадедов». К сожалению, это языческие книги, но… Я хочу сказать: Аристотель тоже был язычником… Мистер Орквард, я надеюсь, я не сказал ничего обидного для вас?
Гренландец задумчиво пригладил свою широкую рыжую бороду.
- Вроде, ничего такого. Скорее, наоборот. Меня до сих пор никто не сравнивал с Аристотелем. Пожалуй, это слишком круто, но я постараюсь соответствовать.
- Отлично, Луи, - произнес Папа, - Вот как полезно бывает прочесть «Pater Noster». Господь всегда помогает тем, кто искренне к нему обращается… Скажите, Гисли, а существует ли в вашем язычестве представление о том, кто ваш ближний?
- У нас все более конкретно, док Климент, - ответил Орквард, - Есть друзья, а есть недруги. Есть еще люди, которые могут стать друзьями. Хорошие знакомые…
- Ясно. А католики могут оказаться вашими друзьями?
- Запросто, док. Например, Зирка, которая жена дока Кватро. Или вон те парень с девушкой, которые в зале. Мы вчера подружились в… Ну, в общем, мы гуляли.
- В пабе в Труа-Риверес, - с улыбкой уточнил Папа, - я уже наслышан. Поселки тут маленькие, люди общительные, сплетни распространяются быстро… А что скажет Кватро? Существует ли в его мировоззрении представление о ближнем? А?
Меганезийский математик, с хрустом, потянулся.
- Если это был вопрос, то я хотел бы уточнить: вы имеете в виду интуитивное представление, или некий формализованный критерий?
- Первое есть врожденное свойство всех потомков Адама, поэтому – второе.
- Тогда так, - сказал Чинкл, - Среди окружающих людей есть те, с которыми у нас возникают отношения общности интересов. Это друзья или хорошие соседи. Их относительно мало. С остальными всегда существует некий конфликт интересов, и требуется компромиссный или компенсационный договор. С большинством людей договор принципиально достижим. Они аналогичны ближним в той терминологии, которую несколько минут назад изложила доктор Ретел.