Юрий Павлович Грибоедов пробовал позвать означенного господина к телефону, но он был то в командировке, то на задании, то на совещании, то пять минут назад вышел, то еще не вошел. На вопрос, будет ли этот сотрудник, скажем, завтра, ему отвечали либо растерянным молчанием, либо сочувственным смехом. В общем, Грибоедов понял, к какой породе людей относится их папарацци, — он вечно куда-то бежит, опаздывает, исчезает и имеет обыкновение прятаться от всех без особой причины, просто на всякий случай. По домашнему и мобильному телефонам он не отвечает, вероятно, потому, что видит на определителе чужой номер.
Иногда у Юрия Павловича интересовались, что передать отсутствующему на месте сотруднику. Передать фотографу, что они ищут его, чтобы заставить замолчать навсегда, Грибоедов по понятным причинам не мог. Да и вообще особо мелькать в редакции не стоило. Тем более что секретарша с детским голосом стала его узнавать и однажды довольно приветливо ответила, что разыскиваемого господина ждут из отпуска со дня на день, возможно, даже завтра. Хорошенькие порядки в этой свободной прессе, если обычного фотографа из отпуска «ждут», словно какого-то свадебного генерала, от которого все равно толку мало.
Назавтра Юрий Павлович отправился в редакцию, хотя на успех особенно не рассчитывал. Отправился сам, потому что запускать в такое место косноязычных пацанов с их солнцевскими замашками было бесполезно и просто опасно. Он придумал топорную легенду — мол, в Афгане у него был солдат с такой же фамилией, и тоже все бредил фотографией, вот бывший подполковник, увидев в журнале снимки, и подумал, что нашел однополчанина. А оказалось, что обознался, простите великодушно.
Для этого визита Грибоедов выбрал образ средний между бравым офицером и дряхлым ветераном. Спрятал свою молодцеватую осанку, но не сгорбился, черты лица смягчил и стал этаким улыбчивым балагуром, не вызывающим ничего, кроме доверия. Умел Юрий Павлович менять маски, и всегда его выручал этот дар.
Он бодро прошагал через пустую проходную, потом мимо снулого вахтера, поднялся на второй этаж, как ему указали, и очутился в странном зале, напомнившем ему кадры из американских фильмов. Зал был разделен перегородками на закутки, в воздухе стоял гул голосов и сигаретный дым, и оттого создавалось странное и раздражающее впечатление, будто находишься в густой толпе и одновременно не видишь ни одного человека.
Повертев головой, Юрий Павлович заглянул за ближайшую перегородку, где сидел худой смуглый юноша, почти мулат, с черной кудрявой паклей волос, завязанных в небрежный хвостик на затылке. Уши мулата были заткнуты наушниками (это на работе-то!), и он, ритмично подергиваясь, выстукивал на компьютере какие-то непонятные значки.
Конечно, стоило бы поискать источник информации, внушающий большего доверия, но Грибоедова так возмутил этот черножопый, который откровенно оттягивается на рабочем месте и наверняка за немалую зарплату, что он шагнул в закуток и похлопал парня по плечу. Тот оглянулся, сделал вопросительные глаза, но Юрий Павлович не собирался перекрикивать музыку, которая по-комариному звенела в наушниках, и стоял над ним молча.
Наконец меломан освободил одно ухо, но привстать, разговаривая со старшим, и не подумал. Мало того, оставаясь сидеть вполоборота к подполковнику, продолжал смотреть на экран и щелкать по клавиатуре.
— Извините, — сказал Грибоедов, но ничего извиняющего в его голосе не было. Русскому человеку он бы еще простил такое поведение, рассердился бы, но простил. А этой мартышке кто позволил здесь чувствовать себя как дома?
— Извините, — повторил он с металлом в голосе, — я ищу фотографа Потапова. Он здесь?
— Да вроде где-то должен быть, — меланхолически ответил парень, не отрываясь от экрана и отбивая пальцами ритм по столу.
— Где?
— Спросите у бильдредактора, он знает.
— У кого? — опешил Юрий Павлович.
— У бильдредактора, — раздраженно повторил парень и посмотрел через плечо на надоедливого тупицу. — Он сидит в конце прохода в «стакане».
Больше допрашивать черномазого хама не имело смысла. Дойдя до конца прохода, Грибоедов понял, что под стаканом имелся в виду кабинет со стеклянными стенами. Бильдредактором был, очевидно, маленький худой гуманоид с наморщенным лбом и напряженным взглядом. Он почему-то не сидел, а стоял над заваленным бумагами столом и раскачивался, опершись руками на столешницу. Глаза его были полузакрыты.
«Творческий процесс», — подумал Юрий Павлович, стараясь уже ничему не удивляться в этом заведении для особо буйных.