Жолдош Петер
Сверхзадача
Петер Жолдош
Сверхзадача
Гилл рывком распахнул дверь - из люка пахнуло нестерпимым зноем, тепловая волна ударила в грудь. "Назад, в лифт!" - мелькнула мысль, но в следующее мгновение он увидел Нормана и остановился. Норман лежал ничком рядом с люком, ведущим в нижний, тринадцатый отсек. Гилл отодвинул его тело в сторону и попытался открыть люк, чтобы спуститься за остальными. Но механизм не сработал. Даже сквозь толщу стальной переборки, отделявшей отсеки друг от друга, он ощущал, как дрожат от напряжения компрессоры охлаждения, работающие на предельной мощности.
Температура воздуха становилась невыносимой и здесь, в двенадцатом. Отсюда он не мог управлять пультом, был бессилен помешать автоматике переключить охлаждение раньше, чем температура повысится до двухсот градусов. А это значит...
Подхватив тело Нормана, Гилл, пошатываясь, добрался до лифта, волна зноя, преследуя его, ударила в дверь. Нажал кнопку: лифт ринулся вверх. Значит, те четверо остались там, в тринадцатом, навсегда, превратившись в четыре бесформенные кучки угля среди безмолвных металлических стен, медленно остывающих под напором упругого потока газообразной угольной кислоты.
Гилл отчетливо сознавал, что и он получил лишь временную отсрочку. Смерть уже ждала его, только более мучительная и долгая. Порция облучения, это ясно, была более чем достаточной.
Поднявшись в командный отсек и войдя в салон, он бережно опустил Нормана в кресло, не в его собственное, командирское, а в закрепленное перед пультом управления двигателями. Туда, где прежде сидел Ярви. Осторожно попытавшись освободить плечи и руки командира от обгоревшего комбинезона, он вскоре оставил эти попытки. Ведь Норману, если тот еще очнется, не потребуется ничего, кроме хорошей дозы болеутоляющего. Да, только это.
Волоча ноги, Гилл прошел в медицинскую кабину, помещавшуюся рядом. Отыскал в шкафу большой флакон аэрозоля против ожогов, затем две-три упаковки кофеина и фортфера, этого универсального допинга для астронавтов.
Положив в рот сразу две таблетки, он размял их языком и проглотил. По инструкции сразу принимать больше одной таблетки запрещалось, Гилл это знал. Ну и что? Теперь ему наплевать на все инструкции. Теперь необходимо только одно: оставаться бодрым и чувствовать себя как можно лучше. И как можно дольше, до конца... Положив лекарства на столик, он полез в нагрудный карман, выудил небольшой конвертик и вскрыл его. Изнутри выпал индикаторный листок, он подхватил его на лету и поднес к глазам. Листок был черен, как последний квадратик напечатанной с краю контрольной шкалы. Все так как он ожидал...
Бездумно сложив листок пополам, уронил сквозь пальцы, равнодушно следя за тем, как ничтожная бумажка, покачиваясь в воздухе, падает на пол. Надо сделать анализ крови, не сейчас, позже.
Двинувшись в обратный путь, Гилл покачнулся: закружилась голова. Нет, реакция не может наступить так скоро. Пока это только усталость, нервы. Сейчас должен подействовать допинг. Вперед.
Набрав полный пневматический шприц обезболивающего средства, он добавил в него немного кофеина и, освободив бедро Нормана от обгорелых лоскутьев одежды, с трудом отыскал место, где кожа была цела. С тихим свистом шприц отдал свое содержимое неподвижному телу. Гилл осторожно, кончиками пальцев разгладил набухший желвак, затем опрыскал Норману игнисольным аэрозолем лицо, шею, руки. Если лечить уже бесполезно, по крайней мере пусть не мучается понапрасну. Уменьшить страдания - вот все, что можно сделать. А мучений не избежать. Гилл сел в соседнее кресло и погрузился в ожидание. Пройдет час, а может, и больше, прежде чем Норман откроет глаза. Лучше бы не открывал, для него самого лучше. Максим Сид, Ярви и Эдди погибли. Их больше нет. А "Галатея" никогда уже не поднимется в космос с поверхности этой планеты. Погибнут и Норман, и он, Гилл. Их корабль никогда не вернется к родной Земле.
Он попробовал сосредоточиться. Как могло произойти непоправимое? Прежде чем умереть, он обязан продиктовать отчет о причинах катастрофы, сохранить его в электронной памяти Большого Мозга. Гилл был в медицинской комнате, когда услышал по селекторной связи голос Ярви, находившегося в отсеке где расположены реакторы. Ярви обращался к Максиму и Сиду. "Повысилось нейтронное излучение... Причина флюктуации пока не ясна. Что вы думаете об этом?" Гилл не обратил особого внимания на эти слова. В конце концов, это их дело, дело инженеров. Спустя некоторое время у входа в "Галатею" появился Эдди, вернувшийся с очередной экскурсии по планете, и вызвал лифт. Максим его послал биологу из реакторного отсека, значит, он и Сид были уже там, у Ярви, и попросил Эдди присоединиться к ним. "Сложная работа, хотим обойтись без роботов". Сложная? Это могло означать только одно: радиация повысилась настолько, что защитные системы роботов должны переключиться на особый режим и адаптироваться к облучению; для этого нужно время, а его, видимо, было в обрез. Через минуту раздался крик кричал Ярви, он звал Нормана. Гилл вскочил и тоже бросился на помощь, но опоздал - Норман уже спускался в лифте. Пришлось ждать, пока лифт вернется. Гилл нажал кнопку нижнего, пятнадцатого контура, но, достигнув двенадцатого, железная коробка, вздрогнув, остановилась и раскрыла двери. Когда он переступил порог, автоматика уже включила систему охлаждения в нижних трех уровнях, где по какой-то причине внезапно разверзся ад. Вот и все, что известно. Вероятно, из информации Большого Мозга, автоматически регистрирующего все процессы, происходящие на "Галатее", он сможет узнать остальное. Гилл составил запрос.
Но Большой Мозг на собственном, сжатом языке графиков и цифр - Гилл не стал тратить времени на вербальную перенастройку, - сообщил только, что Ярви решил что-то осмотреть под кожухом второго реактора и выключил его. Реле модераторов не сработали, - почему, осталось загадкой, - но разрешающий сигнал на табло появился, и Ярви приступил к работе. Вскоре он заметил, что радиация повышается, хотя поначалу это повышение шло в медленном темпе. Тогда-то он и позвал на помощь Максима и Сида, чтобы не возиться с роботами. О том, что Эдди вернулся, Большой Мозг, разумеется, знать не мог. Управление модераторами - на этот раз уже на всех четырех реакторах - на Большой Мозг было переключено уже второй, запасной, системой обеспечения безопасности; эта же система пустила на полную мощность установки охлаждения в нижних трех отсеках. Гилл знал, что в подобных случаях Большой Мозг действует как разумное существо, с той лишь разницей, что принимает оптимальное решение мгновенно и защищает "Галатею" и свое собственное существование, уже не считаясь с тем, может ли это нанести кому-либо ущерб. Реле первой защитной системы, конечно, сгорели дотла, как и все там внизу. Теперь уже никогда нельзя будет установить, почему Ярви получил ложный разрешающий сигнал.
Во всяком случае, сейчас все четыре реактора бездействовали, дальнейшее охлаждение не имело смысла. Гилл, взяв управление на себя, выключил компрессоры. Технический ущерб, причиненный аварией, не слишком серьезен; два толковых механика восстановят и все отладят за несколько недель. Поймав себя на этой мысли, Гилл невольно содрогнулся. Милый мальчик, ты забыл, что к этой работе ты не будешь иметь ровно никакого отношения. Странно или, впрочем, вполне понятно, что человек невольно отгоняет от себя мысль о смерти. О том, что ты обречен. А это именно так, Гилл.
В кресле шевельнулся и застонал Норман, но напрасно Гилл окликнул его, ответа не последовало. Лишь обгоревшие ресницы чуть дрогнули, словно в нерешительности, по телу пробежала легкая судорога. Под ярким светом, льющимся с потолка, раздувшаяся напряженная багровая маска, на месте которой было когда-то лицо Нормана, матово блестела под слоем болеутоляющей пленки игнисоля. Норман... Они не переваривали друг друга, и причиной взаимной ненависти были те полшага, которые их разделяли всегда, как и сейчас. Норман ненавидел Гилла за то, что тот постоянно наступал ему на пятки, а Гилл потому, что никак не мог преодолеть эти полшага и догнать Нормана. Скрепя сердце каждый признавал достоинства другого, но заключить мир было выше сил. "Если бы я оставил Бенса двумя годами раньше!" - думал Гилл каждый раз, сталкиваясь с превосходством Нормана, покоившимся на огромном практическом опыте и трезвом рассудке. Ну а Норман?.. Гиллу трудно было даже представить, как он сформулировал бы причину этой ревности и неприязни. Все, что утверждал Норман, неизменно строилось на фактах. Перед мысленным взором Гилла неожиданно возник письменный стол Андронова, а за ним сам академик, руководитель Программы инопланетных исследований. Массивная голова, огромный с залысинами лоб, чуть прищуренные глаза. Словно и не было этих пятнадцати лет, Гилл слышал звук собственного голоса: "Но почему? Почему именно Норман? Самоуверенный, бездушный, холодный, не имеет даже представления, как нужно обращаться с людьми. Это я утверждаю как психолог! Нет, я не возьму не себя ответственность участвовать в полете, если командиром корабля будет назначен Норман". - "Так, значит, вы отказываетесь?" ворчал Андронов, притворяясь прямолинейным дурачком. "Нет, я не отказываюсь, но поймите же наконец..." В конце концов Гилл выдохся и дал Андронову убедить себя. Характеристика у Нормана безупречная, он первоклассный астронавт, пусть его манера держать себя несколько, гм, жестковата... Гилл вновь обрел дар речи и собирался возобновить спор, но Андронов внезапно изменил тактику. Изобразив на лице грустную мину, стал жаловаться на свою неблагодарную роль координатора. Так трудно выдерживать справедливую пропорцию представительства всех стран, участвующих в программе межпланетных исследований! Как ни крутись, всем не угодишь, и после отлета в космос очередной экспедиции остаются на Земле одни только недовольные. Получается, обижены все, а довольных нет. Когда пытаются сунуть свой нос люди весьма далекие и ничего не понимающие в космических делах, он, Андронов, к этому уже привык; но если такие асы, как Гилл, становятся на дыбы... нет, он будет просить не об отстранении Гилла, а о своей собственной отставке; и слепому ясно, что он, Андронов, состарился и уже не способен справляться со своими обязанностями.