Обладать властью или обладать ею же, страшась потерять, - похожие, но абсолютно разные ступеньки жизни. И Дау жестокостью и жадностью старался подавить в себе тревогу, мучившую все настойчивей. Он подозревал, что уже сейчас среди его охотников бродит будущий Первый, хоть пока, вероятно, даже сам того не знает. Но настанет роковой день, непременно настанет, ибо это точно такой же закон, как смена суток, которые пододвигают его вое ближе и ближе. Для красных охотников понятие времени уже не было столь непостижимым, как для звероподобных собратьев Ваи; слова уже послушно им служили; они даже любили поболтать, ведь мир, выражаемый словами, как бы заново раскрывает перед тобою свои чудеса. Так, Дау был вполне способен задуматься над тем, почему этот страх не появлялся в нем прежде. Ведь еще к день победы он знал, должен был знать, что однажды ему тоже суждено стать побежденным. На свой вопрос, однако, он не находил ответа, и эта безысходность заставляла мрачнеть день ото дня.
Он жаждал добычи, а завладев ею, хотел еще и еще. Дау понимал, что, пока охотников не мучит голод, они не восстанут против него. А в беспрерывных боях, может быть, погибнет и тот, кто должен прийти вместо него. Неизбежность того, что новый Первый, который сменит его, явится непременно, Дау постичь еще не умел. Не задумывался он и над тем, что именно его страх перед судьбой гнал красных охотников с одного места на другое. Вести свое племя вперед и вперед, из одной долины в другую, из одного боя в другой, в каждом демонстрируя свою непобедимость, такова была его цель. И, пока продолжалась эта гонка, Дау отгонял тяжелые предчувствия.
Племя красных охотников ушло из тех мест, где их отцы и деды сражались с другими племенами, равными им по уровню сознания. Двигаясь на юг, в зоне тропических лесов они вскоре встретили орду лесных обитателей, схожих с соплеменниками Ваи. Следующим открытием для охотников было то, что мясо родственников, более отсталых по развитию, ничуть не хуже другого, а добывать его легче, чем мясо зверей. Против копий с каменными остриями кривые дубинки лесных обитателей устоять не могли, и после каждой кровавой бойни, насытившись мясом врагов до отвала, охотники с удовлетворением думали о том, что о таком раздолье оставшиеся на севере племена не могли даже и мечтать. Возможно, через несколько лет и другие вожди поведут охотников по этой тропе, не находя иного способа избавиться от междоусобной резни и кровожадных соседей, но Дау заслужил по праву звание Первого - именно он ринулся на юг, увлекаемый страхом, причину которого мы уже знаем.
Это время массового истребления разумными существами себе подобных было одним из самых отвратительных, но неизбежных периодов на пути естественного отбора, редко оказывавшемся прямым и гладким. Изобилие мяса делало охотников сильнее, будило в них желание еще более кровавых подвигов, а костный мозг, который они высасывали, был полезен для развития их собственных мозгов. Мрачный, жестокий век; единственным оправданием красных охотников было то, что они ни на мгновение не отдавали себе отчета в том, что творят зло. Они внимали голосу страстей и инстинктов, а те гнали их дальше и дальше к югу, и, прочесывая беспощадным гребнем лесную полосу в двадцать-тридцать километров шириной, охотники рвались к новым победам, к новым кровавым пиршествам.
Это последнее превзошло все предыдущие. Четыре дня и четыре ночи подыхали огни костров, охотники наедались впрок, до потери сознания. Даже угрюмость Дау смягчилась при виде воинов в звериных шкурах, возлежавших вокруг костров. Они сильны, о как они сильны! И непобедимы в схватке, ни одна орда лесных жителей не может перед ними устоять. И поверни теперь он свое войско назад, в земли отцов, то одержал бы победу над всеми, кто остался там. Но радость Дау была недолговечной. В разгаре ликования его вновь уколол, словно колючка в зарослях кустарника, тайный страх, вроде бы похороненный навсегда.
Который из них?
Мад, могучий из сильных, Оро, лукавейший из хитрых, или Эор, друг камней? Мад силен, но глуп. Оро хитер, но слаб, а Эор скромен и молчалив. Это он вытачивает лучшие наконечники и ножи, это он придумывает самые хитроумные планы охоты, которые приносят успех; если он заговорит, а это случается нечасто, охотники умолкают, слушая его. Вот где беда, большая беда! Преемником будет Эор, только он... Впрочем, быть может, и нет... Эора интересуют только камни; дни напролет он точит и выглаживает наконечники для копий, а если прерывает свое занятие, то сидит, как изваяние, устремив взгляд куда-то вдаль...
Или это будет яростный Рэ? Рэ силен, как Мад, ловок в ремесле, как Эор, только буен и непостоянен, хватается за многое, но ничего не доводит до конца. Неукротим и храбр, в бою первым бросается на врага, а убивая, рычит, как дикий зверь, но в любую минуту готов схватить за горло своего же сородича, необуздан и свиреп. Нет, охотники не захотят иметь Рэ своим предводителем; если попробует вызвать Первого на поединок, другие убьют его прежде, чем он выйдет в смертельный круг. Но тогда кто же? Уж не Гаим ли? Его и Рэ родила одна мать; тонкий, упругий как лоза, глаза, как у хищника в засаде, горят зеленым огнем. Правда, пока еще соплив; Дау может задушить его как щенка, у костра, где греется Гаим, с ним рядом всегда торчат Нуг и Тиак; пройдет несколько лет, и эти юноши превратятся в могучих охотников.
Мысль о Тиаке заставила Дау вспомнить о хромоногом Юму и, как всякий раз, прийти в ярость. Юму был сыном предыдущего Первого. В тот день, когда Дау убил его отца, он был, правда, еще голопузым мальчишкой без имени, как и его младший брат Тиак. Отпрыски поверженного предводителя, у которого Дау отнял жизнь и власть... Став Первым, Дау из всех жен убитого взял себе в наложницы только Таму, мать Юму. Конечно, Ла была моложе и соблазнительнее, но, поняв, что ее ожидает, Ла схватила в охапку Тиака, визжавшего в тисках материнского объятия, и убежала в джунгли, не разбирая дороги. Она никогда уже не вернулась к кострам племени, а когда некоторое время спустя Дау узнал среди детей, окружавших Яду, жену Эора, - теперь ее уже не было в живых, - маленького Тиака, только-только начавшего ходить, он посчитал ниже своего достоинства требовать объяснений. В те дни Тама кормила грудью Ко, рожденного от него, Дау, а Юму, остававшийся при матери, прошел уже через первую порцию побоев, которые должны были объяснить этому волчонку, если он не глуп, что новый предводитель терпит его на белом свете только ради Тамы, его родившей. Нет, ногу он переломал ему не тогда, а годом или двумя позже. Одно воспоминание об этом эпизоде подхлестнуло его гнев. Красные охотники не отличались сентиментальностью и еще менее преданы были памяти старого вождя, которого победил Дау. Просто они считали неразумным убивать мальчика, который со временем должен стать для своего племени добрым охотником. Кроме того, они опасались: если Дау, придушив Юму, почувствует вкус к детоубийству, поплатиться собственными детьми придется и прочим. И когда однажды Юму уже почти без признаков жизни висел в лапах Дау, кровожадного и мстительного отчима, все племя - правда, в первый и в последний раз, - ополчилось на своего вожака.
Дау охотно бы принял вызов и укокошил любого из охотников, но был бессилен против толпы женщин. Он швырнул им в руки бездыханное тельце мальчика и с угрожающим рычанием удалился в заросли. Кроме того, Яда, первая среди женщин, как он среди мужчин, взяла Юму под свое покровительство. Старая, умная и неустрашимая Яда, которая пережила двух мужей и незадолго до выздоровления Юму вышла замуж в третий раз, приняв в свои объятия Эора, который был намного моложе ее. Образовался грозный триумвират, ничего хорошего Дау не обещавший, - Эор, Юму и Тиак, да еще под крылышком Яды; к счастью для него, Яда вскоре умерла, так и не подарив Эору сына, а новая жена Эора, ревнивая Бек, первым делом постаралась отдалить его от Юму и Тиака, как только могла. Грозный союз, таким образом, распался, прежде чем успел составить заговор. Но Юму остался жив, и сам Дау вынужден его терпеть, хотя стоит ему увидеть того, как в сердце закипает ярость за позор, который он испытал тогда, отступив перед женщинами...