Дальше следовало длинное описание подробностей воскресения в таком духе, как хотелось доктору Ахмед-бею.
А в рубрике «Последних Известий», под заголовком «Еще одна тайна отеля Фультон», напечатана была следующая заметка:
«Нам сообщают, что загадочно воскресший г-н Эдуард Пинтинг — близкий друг доктора Ахмед-бея, который известен всему миру своими выдающимися познаниями и компетентностью в области так называемые сверхъестественных явлений. Этим самым многое объясняется!
Из Морга г-н Ахмед-бей, присутствовавший при „воскресении“, отправился вместе с г-м Эдуардом Пинтингом в свой дом у парка Монсо. Знаменитый доктор и загадочно воскресший решительно отказались от интервью.
Тем не менее, г-н Ахмед-бей любезно обещал нам, что через насколько недель он сам даст прессе объяснение тайны, чтобы пресса сообщила это объяснение всему миру.
Остается значит только ждать. Подождем…»
Статья первой страницы и заметка в «Последних Известиях» были перепечатаны всеми вечерними парижскими газетами, а на другой день — газетами всего мира…
А в эту ночь, когда токи телефонных, телеграфных и трансатлантических проводов не прерывались ни на минуту, когда станции беспроволочного телеграфа работали без передышки, — в эту ночь в доме у доктора Ахмед-бея происходила сцена, может быть самая поразительная из всех этих событий.
В полночь в лаборатории сидели на диванах пять лиц, бывших свидетелями развоплощения доктора Ахмед-бея: это были Торпен, знаменитый астроном Брюлярьон, аббат Норма, доктор Паен и Марсиаль.
Их ввел Ра-Кобра и вышел, объявив, что его господин скоро явится.
С нетерпением ждали они, потому что никто из них, кроме Торпена, еще не видел доктора. Даже о его возвращении на землю они узнали только из сообщений вечерних газет о том, что Ахмед-бей присутствовал в Морге при воскресении.
Волнение было таково, что никто не мог говорить.
Перед ними, в ярком свете люстр, лежали на мраморных столах три тела. Одно из них было тело красавицы, одетой в белый шелковый пеньюар, обутой в красные туфельки; у нее было дорогое коралловое ожерелье и роскошные черные волосы, кокетливо причесанные.
На другом столе лежали рядом два мужских трупа: один в сюртуке, другой в синей пиджачной паре. Оба тщательно выбритые; только первый был с усами.
Открылась дверь лаборатории и послышался голос Ахмед-бея:
— Заходите же, капитан, заходите, и не удивляйтесь ничему!
— Хорошо, хорошо, доктор. Я нагляделся столько удивительных вещей, что…
И «капитан», сказавший это с сильным испанским акцентом, показался в освещенной лаборатории.
Ахмед-бей вошел следом за ним, взял его фамильярно за руку и подвел к гостям, поднявшимся с диванов.
— Господа, позвольте вам представить капитана Хозе Мендес, отца m-lle Лоллы, душу которой я перенес с планеты Меркурий!
Потом доктор представил капитану каждого из ученых и прибавил:
— Вчера я звонил по телефону в Барселону, в генеральный штаб, где служит капитан… Я переговорил с ним всего несколько слов, но этого было достаточно, чтобы капитан сейчас же сел на поезд. Два часа тому назад он приехал сюда. Я сейчас посвящал его в курс моих действий, прошедших и будущих. Вот почему я немного запоздал…
Гости поклонились и сели. А капитан, бледнее, чем трупы на столах и с трясущимися руками, поместился около Торпена.
Только тогда решились заговорить Брюлярьон, Марсиаль, аббат Норма и Паен. Они открыли рты разом и сказали:
— Но, доктор…
Но заметив, что говорят все вместе, закрыли рты и замолчали.
— Господа! — начал улыбаясь Ахмед-бей, — не расспрашивайте меня. Позже я вам расскажу о своих приключениях. Вы видели, как из моего тела вышла душа и убедились, я уверен, что оно стало трупом. Теперь оно опять перед вами живое. Удовольствуйтесь пока этим и присутствуйте молча при чудесах, которые сейчас произойдут у вас перед глазами. Вы будете и свидетелями, и контролерами, а свидетельство ваше понадобится, когда я сочту нужным открыть обществу мое могущество.
Пять человек кивнули головой.
— Капитан! — сказал Ахмед-бей изменившимся голосом, — пересильте свое волнение и посмотрите поближе на труп молодой девушки.
Хозе Мендес встал и с исказившимся лицом, но твердо и холодно, подошел к столу. Убитым взглядом смотрел он на застывшее лицо покойницы.
— В это тело вы хотите ввести душу моей Лоллы?
— Да.
— Если я заставлю молчать свое отцовское чувство, то соглашусь, что это прелестная молодая девица… Даже лучше, чем была моя, хотя ее красота славилась в Барселоне… Но только эти глаза — должно быть они черные — у них будет взгляд моей Лоллы?