Горничная (девушка не обладала завораживающей наглостью Бетти Арчдейл) сказала, что мисс Ирис только что пришла и находится в кабинете.
Антони улыбнулся:
— Не беспокойтесь. Я найду дорогу. — И, миновав горничную, направился к дверям кабинета.
Ирис вздрогнула при его появлении.
— О, это ты?
Он быстро подошел к ней.
— Что случилось, дорогая?
— Ничего. — Она замолчала, потом торопливо сказала:
— Ничего. Только меня едва не задавили. О, я сама виновата. Я о чем-то задумалась и, не посмотрев, пошла через дорогу, из-за угла вылетела машина и чуть меня не сбила.
Он ласково ее потрепал.
— Этого не следует делать, Ирис. Я очень обеспокоен — и не только потому, что ты чудом выскочила из-под колес, а тем, что ты бесцельно слоняешься среди машин по улице. Что с тобой, дорогая? Тебя что-то волнует, не так ли?
Она кивнула. В больших черных глазах появился страх. Антони понял их выражение, прежде чем она тихо и торопливо сказала:
— Я боюсь.
К Антони вернулось благодушное спокойствие. Он присел на широкой тахте подле Ирис.
— Ну что ж, — сказал он, — рассказывай.
— Не думаю, чтобы я хотела выложить тебе душу, Антони.
— Не смеши меня, ты похожа на героинь скучных, душещипательных романов. Те в самом начале первой главы объявляют о страшной тайне, а потом разражаются нужной историей в пятьдесят тысяч слов.
Она улыбнулась бледной, вымученной улыбкой.
— Я хочу рассказать тебе, Антони, но не знаю, что ты подумаешь… не знаю, поверишь ли ты…
Антони поднял руку и начал загибать пальцы.
— Раз — незаконный ребенок. Два — шантажирующий любовник. Три…
Она сердито его оборвала:
— Не мели чепухи. Ничего подобного.
— Ты облегчила мою душу, — сказал Антони. — Продолжай, дурочка.
Лицо Ирис опять затуманилось.
— Нечего смеяться. Это… это касается того самого вечера.
— Да? — его голос напрягся. Ирис сказала:
— Ты присутствовал утром при расследовании, слышал…
Она замолчала.
— Очень мало, — сказал Антони. — Полицейский хирург распространялся о всяких технических подробностях, в основном насчет цианида и о действии цианистого калия на Джорджа, а также про вещественные доказательства, которые представил тот первый инспектор, не Кемп, а другой, с пышными усами, который первым приехал в «Люксембург» и начал расследование. Главный клерк из конторы Джорджа опознал труп. Весьма покладистый следователь отложил расследование на неделю.
— Я имею в виду этого инспектора, — сказала Ирис. — Как он объяснил, под столом отыскался маленький бумажный пакетик со следами цианистого калия.
Антони заинтересовался.
— Да? Очевидно, некто, подсыпавший эту дрянь Джорджу в бокал, просто выбросил под стол упаковку. Простейшая вещь. Он не хотел рисковать, сохраняя ее при себе, или, может быть, это была она…
К его удивлению, неистовая дрожь охватила Ирис.
— О, нет, Антони. Нет, совсем не то.
— О чем ты, дорогая? Что тебе известно?
— Я бросила этот пакетик под стол, — сказала Ирис. Он с удивлением на нее посмотрел.
— Послушай, Антони. Ты помнишь, Джордж выпил шампанское, а потом все и произошло?
Он кивнул.
— Ужасно — подобно дурному сну. Как гром посреди ясного неба. Я хочу сказать: после концерта, когда зажегся свет, я почувствовала облегчение. Понимаешь, в тот раз мы увидели мертвую Розмари, и почему-то, не знаю почему, я снова этого ожидала… Я чувствовала, она была там: мертвая, возле стола…
— Дорогая…
— Знаю. Просто нервы. Но как бы то ни было, мы все остались живы, ничего страшного не произошло, и вдруг, когда, казалось, что и ждать больше нечего, — все снова началось. Я танцевала с Джорджем, и мне было так хорошо. Мы вернулись к столу. И тут Джордж вдруг вспомнил про Розмари и попросил нас выпить в память о ней… Потом он умер, и снова повторился этот кошмар. Я остолбенела. Тряслась, как в лихорадке. Ты приблизился к нему, я отодвинулась немного назад, подбежали официанты, кого-то послали за доктором. Я словно застыла и стояла не шелохнувшись. Вдруг комок подступил к горлу, по щекам покатились слезы: я впопыхах открыла сумочку, чтобы вынуть платок. Не глядя нащупала платок, вынула его — в нем находился плотный кусок белой бумаги, вроде тех, в какие в аптеках заворачивают порошки. Понимаешь, Антони, его не было у меня в сумочке, когда я собиралась в ресторан. Ничего похожего не было! Сумка была совсем пустая. Я сама в нее все сложила: пудреницу, губную помаду, платок, вечерние заколки в футляре, шиллинг и пару шестипенсовиков. Кто-то подложил этот пакет в мою сумку. И тут я вспомнила, что такой же пакет нашли в сумке у Розмари после ее смерти, и в нем оставалось еще немного цианида. Я испугалась, Антони, ужасно испугалась. Пальцы ослабли, и пакет выскользнул из платка под стол. Я не подняла его. И ничего не сказала. Я была слишком напугана. Если бы кто-нибудь это увидел, мог подумать, что я убила Джорджа, а я не убивала его.
Давая выход своим чувствам, Антони протяжно засвистел.
— И никто не видел тебя? — спросил он. Ирис замялась.
— Не уверена, — тихо сказала она. — Кажется, Руфь заметила. Но она выглядела настолько ошеломленной, что я не знаю — или она действительно заметила, или просто рассеянно на меня смотрела.
Антони снова присвистнул.
— В общем, весело, — проговорил он.
— Куда уж веселее. Я так боюсь, что они до всего докопаются.
— Интересно, почему там не было твоих отпечатков? Прежде всего они бы занялись отпечатками.
— Думаю, потому что я держала пакет через платок.
Антони кивнул.
— Да, в этом тебе повезло.
— Но кто же все-таки мог положить его в мою сумку? Сумка была при мне весь вечер.
— Это не так трудно сделать, как ты думаешь. Когда ты пошла танцевать после кабаре, ты оставила сумку на столе. Кто-то мог подсунуть пакет. Там были женщины. Соберись-ка с мыслями и расскажи мне, что творит женщина в туалетной комнате? О таких вещах следует знать. Вы все стояли вместе и болтали или разбрелись каждая к своему зеркалу?
Ирис задумалась.
— Мы все прошли к одному столу — очень длинному, со стеклянным верхом. Положили сумочки и оглядели себя.
— Продолжай.
— Руфь напудрила нос, а Сандра поправила прическу и воткнула в нее шпильку, я сняла мой лисий капюшон и отдала его женщине, потом увидела на руке какую-то грязь и подошла к умывальнику.
— Оставив сумку на стеклянном столе?
— Да. И вымыла руки. Кажется, Руфь все еще прихорашивалась, Сандра сбросила плащ и снова подошла к зеркалу, Руфь отошла и вымыла руки, а я возвратилась к столу и немного поправила прическу.
— Значит, кто-то из них двоих мог незаметно что-то положить тебе в сумку?
— Да, но пакет был пуст. Выходит, его положили после того, как было отравлено у Джорджа шампанское. Во всяком случае, я не могу поверить, что Руфь или Сандра способны это сделать.
— Не переоценивай людей. Сандра из числа тех фанатиков, которые в средние века заживо сжигали своих противников, а такой безжалостной отравительницы, как Руфь, еще свет не видывал.
— В таком случае, почему Руфь не заявила, что она видела, как я уронила пакет?
— Постой. Если бы Руфь умышленно подсунула тебе цианид, она бы из кожи вылезла, чтобы ты от него не избавилась. Похоже, что это не Руфь. Значит, больше всего подходит официант. Официант, официант! Если бы только у нас был незнакомый, неизвестный нам официант, официант, нанятый на один вечер. Но нет, нас обслуживали Джузеппе с Пьером, а они совсем не подходят.