- Хорошо. Ты сказал про "Лонни Кастинг Сервис", - терпеливо сказал Мартин Уэлборн. - Ну а в "Лонни Кастинг Сервис" знают, как тебя найти, если вдруг тебе позвонят?
- Они передают все звонки в мастерскую Малькольма, - сказал юноша.
- Спасибо, мой мальчик, - сказал Мартин Уэлборн.
- А, я понял! - сказал юноша. - Мистер Сент Клер мог сказать парню, который приходил ко мне, позвонить в "Лонни", а "Лонни" мог отправить его к Малькольму!
"Прощай, Америка", - подумал Эл Макки. - "Или вводите воинскую повинность, или я ухожу на пенсию и сматываюсь к чертовой матери в Кабо Сан Люкас. Или еще дальше. Пока не узнали русские".
- Ты можешь рассказать еще что-нибудь о парне, который к тебе приходил и оставил телефон?
- Нет, сэр.
- Ладно, сынок, можешь возвращаться к себе в роту. Мы объясним начальнику полиции, что говорили с тобой по делу, и что тебе не грозят никакие неприятности.
- Спасибо, сэр, - засиял юноша. - Я надеюсь, что мистеру Сент Клеру тоже не грозят никакие неприятности. Он был очень добр.
- Ты читаешь газеты, сынок?
- Нет, сэр.
- Смотришь телевизор?
- "Герцоги Хаззарда". Моя любимая передача.
- Мистеру Сент Клеру не грозят неприятности, - сказал Эл Макки. Больше не грозят.
- Если ты еще что-нибудь вспомнишь, позвони нам, ладно? - сказал Мартин Уэлборн, передавая морскому пехотинцу визитную карточку.
- Да, сэр, - сказал пехотинец. Затем на лице у него появилось озадаченное выражение, и прежде чем повернуться и уйти, он сказал, - То есть, если я вспомню еще что-нибудь про мистера Сент Клера? Или про парня в "бентли"?
- "Бентли"? - воскликнул Эл Макки.
- Да, один скульптор подозвал меня, когда тот парень отъезжал. Большой черный "бентли". Они сказали, что он не шутит, и чтобы я позвонил. Может позвонить?
- Сынок, не потеряй нашу карточку, - сказал Мартин Уэлборн. - Если ты вспомнишь, как зовут человека, с которым ты должен связаться насчет работы, позвони нам. Хорошо?
- Понял! - просиял рядовой первого класса Гладстон Кули. - До свидания, сэр! И вам тоже до свидания, сэр!
Но пока Эл Макки и Куница с Хорьком отсыпались после обеда, уличные чудовища, которым было наплевать на дело об убийстве Найджела Сент Клера и которым надоело, что детективы к ним цепляются и заставляют работать сверхурочно, в результате чего настоящая жизнь в "Сверкающем куполе" проходит мимо, нашли Раскладную Джилл.
Этот день начался так же, как все остальные. Бакмор Фиппс рассказал Гибсону Хэнду несколько ужасных историй, чтобы завести его и уговорить на еще один круг по бульвару. Совсем как перед игрой, когда Бакмор Фиппс, будучи любителем, выступал иногда за профессиональную футбольную команду.
Первая ужасная история была про последний благотворительный план, который он услыхал в шестичасовой программе новостей, и заключался он в том, чтобы принудить преступников возместить ущерб, нанесенный жертвам и округе, где совершено преступление.
- Ты понял, Гибсон, они не хотят, чтобы эти бедные козлы гнили в тюрьме, если они не опасные преступники. Они называют их преступниками против собственности. Ты знаешь, вроде как эти дневные взломщики, которые не опасны, пока хозяйка случайно не придет из магазина с полными сумками. И вот этот козел собирает ее вещи в наволочку, а потом видит, что ей еще нет семидесяти пяти и она испугана, и вдруг у этого парня, который не опасен, встает инструмент, потому что он такая гнида, что до сих пор его никто никогда не боялся. И он ставит ей палку, потому что ему вдруг хочется взять верх хоть над кем-нибудь. Но до того он ведь не был опасным, потому что прежде хозяйки еще ни разу не заставали его врасплох.
- А как она собираются заставить его заплатить за то, что он украл?
- А вот как. Они берут с зеков по пять долларов за ночлег и кормежку и дают им работу, чтобы они смогли заплатить своим жертвам и штату! Ты понял? Они сгребают листья, получают за это три доллара в час, а штат вычитает с них несколько долларов в день за расходы, а ночью они могут пойти и украсть на несколько сотен, чтобы купить себе новый "кадиллак Севилль", который они прячут в гараже у бабы, где, к тому же, у них есть и приличные шмотки, и часы, и цветные телевизоры, и достаточно наркотиков, чтобы баба была счастлива. И они все равно получают и кормежку, и койку, и новые с иголочки грабли за пять долларов в день!
- Я работаю не там, где надо, - сказал Гибсон Хэнд. - Ты тоже. Ты, правда, не черный. Тебя может до этих работ так просто не допустят, даже если ты вдруг станешь вором.
Это заявление ошеломило Бакмора Фиппса. Время от времени Гибсон Хэнд говорил что-нибудь такое, что напоминало ему, что Гибсон ниггер. И вдруг на Бакмора Фиппса сошло озарение: он осознал, что ненавидит белых почти так же, как черных! Может быть в каком-то смысле все вокруг - ниггеры! Это было самое пугающее философское озарение, которое он когда либо испытывал.
- Мне надо в туалет, - сказал он слабым от потрясения голосом, направляя машину к заправочной станции.
Бакмор Фиппс вылез из-за баранки и подошел к мужскому туалету. Закрыто! На всех заправках закрыто. Боятся, что у них украдут туалетную бумагу, не иначе.
- Эй, малыш, поди принеси ключ от сральника, - сказал он подростку, заправлявшему "понтиак" и одновременно протиравшему заднее стекло.
- Секунду, офицер, - сказал юноша.
- Мне нужно пописать, малыш. Тащи ключ или я отстрелю этот чертов замок! - Бакмор Фиппс был в отвратительном настроении, раздумывая над ужасной возможностью, что все люди - ниггеры. Даже он сам!
- Может там заперлась парочка "голубых", - заметил Гибсон Хэнд. - В таких туалетах надо в одной руке держать инструмент, а в другой дубинку.
После того, как примчался парнишка с ключом, Бакмор Фиппс не обнаружил внутри "голубых". Это был тот самый день, когда Тедди Кеннеди объявил, что возможно выйдет из борьбы за президентское кресло. Если на свете и существовало что-нибудь хуже демократа, то это демократ-либерал.
Повинуясь внутреннему импульсу, он сказал, - Передай-ка мне микрофон, Гибсон.
Патрульная машина стояла в нескольких футах от двери, поэтому витой шнур с микрофоном дотянулся до туалета. Бакмор Фиппс нажал кнопку "передача" и три раза нажал рычаг унитаза, послав звук спускаемой воды прямо в наушники диспетчера, которая воскликнула, - Что за черт! Наверное, какой-то коп свалился с набережной в океан.
Бакмор Фиппс еще и еще раз спустил воду, а затем объявил в микрофон, Прощай, Тедди!
- Бакмор, тебе не надо так сильно заниматься политикой, - сказал Гибсон Хэнд. - Это вредно для твоей головы.
В год выборов Бакмор Фиппс становился неуправляемым, но на время покончив с политической деятельностью, он принял радиовызов на Сельма авеню, где два гомика-проститутки выясняли между собой, кто из них более достоин внимания клиента в белом "ягуаре", который никак не мог решить, какого мальчика взять за двадцать долларов.
Уличные чудовища не любили драки. Если только сами в них не участвовали. У них начиналась нервная дрожь, когда они смотрели на все эти малохольные удары и вялые шлепки и царапанье, разворачивающееся перед их глазами. И не только между гомиками на Сельма авеню, но даже в барах, где люди, казалось, должны лучше разбираться в таких вещах. Дело в том, что многие дрались, как игроки в бейсбол: много шума и никакого результата. У уличных чудовищ всегда возникало желание влезть в самую гущу и бить руками и ногами, и душить, и падать на лежащих коленями вперед - словом, делать то, что приносило реальные плоды.
Через несколько минут им надоело смотреть, как два педика кровянят друг другу носы. Клиент в "ягуаре" заметил черно-белую машину и сказал "адьос", взревев мотором.
- Эй, девочки, хватит, - сказал Гибсон Хэнд, даже не потрудившись выйти из машины. - Если вы не прекратите, я вам оторву губы, и конец вашему бизнесу.
- Мы сегодня еще никого не трясли, - напомнил ему Бакмор Фиппс. Может напишем пару протоколов?
- Ладно, - вздохнул Гибсон Хэнд, и уличные чудовища вылезли из машины, чтобы написать пару никому не нужных бумаг и порадовать сержанта. Они заполняли бланки протокола, когда к ним подъехал и притормозил какой-то пикап.