Чирков Вадим Алексеевич
Сверкнув, не погасло
Все эти — очень разные — рассказы-рассказики, новеллки, портреты людей и собак, сценки, небольшие эссе, объединены одним — моим впечатлением при встрече с необычным. А для рассказа о впечатлении — как, к примеру, для написания иного хокку, — слов требуется не много.
Шийна-тасы
Лёнька Новосёлов и Колька Котомчин стали при мне говорить на тайном языке. Меня в него они не допускали. Я заметил только, что, чуть отойдя, они переходили на русский.
Но стоило мне приблизиться, как:
— Ишим-дёсы с Шилькой-Тосы, теши-мносы, а шим-тасы шима-ясы… И тошир-посы на ши-днесы. И шисти-косы. Шьи-то-чисы. Шилые-бесы…
Я, конечно, ничего не понимал и просил:
— Ребя, вы чего? Какие-то "дёсы", какие-то "шилые бесы". Говорили бы на человеческом.
А Лёнька:
— Шиль-косы, шин-осы ушит-йдёсы, ши-ясы шисскажу-расы.
— А ну вас! Я с вами вообще разговаривать не буду!
— Шисть-пусы ушидит-хосы. Обойшимся-дёсы.
Я, обиженный досмерти, уходил. И слышал еще более таинственные слова:
— И шиньги-десы в шиме-ясы, и ширеп-чесы…
Колька бросал мне вдогонку:
— Никогда он ни слова не поймёт. А мы с тобой обо всём теперь можем разговаривать.
Так продолжалось два дня. И жить мне стало просто невмоготу. И я начал думать и думать насчет тайного языка — в чём его секрет. Надо его во что бы то ни стало разгадать, потому что мои единственные друзья от меня вдруг отделились. Загородились от меня тайным языком, как стеной. Надо, надо его разгадать.
На третий день я снова подошёл к Лёньке и Кольке. И только приблизился, как услышал Колькино:
— Шилька-осы меши-нясы шибит-люсы. Шично-тосы! А Шимке-Дисы шиг-фисы с шиком-масы!
Тут я взвился. И ответил на их тайном, который враз стал мне понятен:
— Шиньё-врасы! Шилька-осы меши-нясы шибит-люсы. А ши-высы шиба-осы шираки-дусы нашитые-бисы!
Лёнька и Колька — оба — рты пораскрывали и стояли так целую минуту. Шилую-цесы мишиту-нусы.
Боксер
Это "необычное" из тех, что в свое время необычным не считалось. Только глянув на него гораздо позже, я удивился явлению.
Я видел бои на ринге… одноногого боксера.
Нет, это не были соревнования для инвалидов, которые возникнут позже и будут называться параолимпийскими, этого вида состязаний тогда еще не придумали. Тот боксер был членом сборной города по боксу и выступал на матчевых встречах. Слишком, скажете, круто? Нисколько. Рассказываю.
Это было в 50-х годах прошлого столетия, годах многим-многим особых. Мы с Борькой Инзлихиным, подростки, юнцы, занимались в секции классической (теперь греко-римской) борьбы. В этом же большом зале, где был раскинут квадратный борцовский ковер, стоял боксерский ринг и мы краем глаза видели, как тренируются боксеры — их разминку, отработку ударов на "лапах", грушах и мешке, обучение защите и сериям ударов, бои с тенью, спаринги на ринге… Один из боксеров, средневес, мускулистый смуглый парень, в разминочном беге вокруг зала никогда не участвовал. Он чаще всего находился в стороне от других и подолгу отрабатывал защиту — перчатками, уклоны, нырки, барабанил то в одну, то в другую грушу, молотил тяжелыми ударами мешок. Садясь отдохнуть, всегда вытягивал перед собой левую ногу…
Мы с Борькой знали, что у этого боксера вместо левой ноги, ампутированной под коленом, протез. Почему-то не удивлялись этому. Может потому, что до настоящего удивления не доросли. Но когда приходило время спарингов и Феликс Разин, так звали боксера, выходил на ринг, с любопытством на бой глазели. Левая нога Феликса была впереди, он только чуть переступал ею — раздавался скрип протеза, подвижна была правая, которой приходилось "работать за двоих". Противник, зная ущерб Разина, кружил вокруг него, посылая быстрые удары обеих рук, но Феликс принимал их либо в перчатки, либо уклоняясь, и готовил, готовил свой удар, который всегда был резким, неожиданным и сильным, как у нынешнего амриканского героя ринга, Роя Джонса.
Видели мы Феликса Разина и в матчевых встречах. Та же картина — кружащийся противник, надежная защита Феликса перчатками и потом сильный, чаще всего встречный удар, который, бывало, сбивал притивника с ног. Иногда он и атаковал, выбрасывая левое колено вперед — шаг, другой — и слышимый всеми в зале стук каблука протеза и его скрип.
Мы с ним жили в одном районе и иногда почтительно провожали его до дома. Приспосабливали свои шаги под его размеренную, прихрамывающую походку, спрашивали, как он "качает" мышцы, что для нас было важнее всего. О протезе, насколько я помню, и о том, каково ему боксировать, у нас хватало ума не спрашивать. Ну, может, не хватало ума сформулировать вопрос. Дойдя до дома, Феликс подводил нас к самодельному "турнику" (правильно: перекладина), стоящему во дворе, и показывал, как он "качается" — подтягивался то на правой, то на левой руке, подбородком достигая поперечины.