(Еще чуть о мясе советского времени. В столовке свиная или говяжья туша — без лучших уже кусков — разворовывалась самым безжалостным образом, "трудящиеся" же снабжались мясом, по анекдоту, шести сортов: ухо-горло-нос-сиськи-письки-хвост… Однако, ну ее к черту, эту тему: только начни — не остановишься! В скобки ее, в скобки!..)
Едоки этой столовки — всякая шушера: студенты, пэтэушники, рабочие близлежащих строек, небогатые проголодавшиеся отдыхающие, бомжи, насшибавшие копеек. Очередь едоков гремит алюминиевыми подносами у раздаточных столов.
Я, студент, потихоньку продвигаюсь в очереди. В кармане у меня "вошь на аркане", поэтому я беру "рагу" и аж три куска хлеба. Впереди меня живо разбирается с едой деваха в заляпанном малярными красками комбинезоне. Эдакая плотненькая деваха, мощно представленная сзади… Поневоле начинаю следить, чем она заполняет поднос.
Винегрет.
Две тарелочки колбасы.
Тарелочка сыра.
Полный стакан сметаны.
Подумала — взяла еще полстакана (!).
Борщ. Полный борщ, не половину.
Два "рагу" (побазарила насчет мяса, требуя заменить совсем уж позорный широкий кусок сухожилия).
Компот.
Гора хлеба.
Вернулась, потеснив меня, к закускам, взяла еще арелочку с селедкой.
Глаза у меня к той минуте округлели, а в голове начали крутиться некие смятенные мысли, никак пока не оформляющиеся.
Мне помогает толчок в спину. Я оглянулся — сзади меня стоял парень, многим похожий на меня — тоже впалощекий, в пиджаке, с одним рагу на подносе, наверняка студент. Чем еще похож — вытаращенными глазами.
— Слышь, — прошептал он, показывая этими круглыми глазами на полный поднос плотенькой девахи в комбинезоне, — слышь, друг… — И произнес то самое слово, на котором держится перевернутая пирамида — тот мужской, студенческий глагол неопределенного времени, что подводит горестный итог нашему общему ошеломленному наблюдению: — Слыщь, друг — а потом попробуй ее УЕБСТИ!
А теперь скажите мне, скажите — удержалась бы пирамида острой своей вершиной в земле, не будь это слово таким крепким? Сомневаюсь. Она, по-моему, повалилась бы и развалилась как не имеющая под собой достаточной прочности.
…В раю
Давид Г., 60-летний кишиневский шофер-таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин, отхватил "пятерик" по статье 188 УК — за "попытку провоза контрабанды". Он собрался "за бугор", где уже обжился его сын, и загрузил множество ящиков нажитым за долгие годы добром. В один из ящиков, в 17-й, он заныкал с десяток золотых монет (часть их была наследством) и серебряный крест с бриллиантами, в покупку которого были вложены немалые деньги. Таможенник был оплачен, ящик он будет досматривать вполглаза, счастье виляло хвостиком в пределах видимости.
Что случилось на самом деле — чьи-то козни? вероломство таможенника? начальническая показуха? антисемитский выпад? растреклятый человеческий фактор? — Давид так и не узнал. 17-й ящик был вскрыт, раскурочен, золото обнаружено, закутанный в тряпки серебряный крест обнажен и воздвигнут, торжествующе потрясаемый, над головой таможенника.
В то время, когда евреи хлынули через границу, таможня была не только вместилищем грузов, но и тайн, витавших над ними. Тайны были как с одной стороны ("контрабанда"), так и с другой, в которой властвовала самая беспощадная, но не наказуемая ни одной статьей Уголовного Кодекса грабиловка.
Ну и вот… Ну и вот: судья произнес формулу наказания и 60-летний таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин двинулся на восток страны под безрадостный на этот раз перестук железнодорожных колес.
О жизни Давида в лагере я писать не буду, потому что ее не знаю. Известно мне только то, что он протоптал дорожку в санчасть, ибо болел стойкой гипертонией, и по причине болезни Бехтерева (откляченный навсегда зад и согнутая спина из-за окостенения позвоночника) нигде и никем не работал. Всего остального — нар, баланды, жестоких законов зоны, соседей по шконке, строю и столовке, расправ со строптивыми, лагерного жаргона, которым нужно было владеть и т. д. — он хватил по горло. В лагере враз помудревший Давид Г. был тише воды и ниже травы, а отличился только тем, что умел ныкать пачки чая так, что когда освобождался, "кум" умолил его раскрыть — простое человеческое любопытство — секрет "курка". Имея на руках справку об освобождении, Давид тайну раскрыл: пачки с чаем он прятал в нишечке над плафоном в коридоре. Чай пересыхал, но для чифиря он все равно годился.
Давид Г. вышел на свободу и вернулся в прошаренную обысками квартиру в день, когда всему миру было не до него: мир не отрывался от телевизионных экранов, потому что в Лондоне пышно праздновали свадьбу принца Чарльза и принцессы Дианы, и конная брачная процессия молодоженов, неторопливо идущая по улице, была осыпаема цветами тысяч счастливых жителей столицы Великобритании и ее многочисленных гостей.