══ За 2 года до катастрофы я целый месяц провел на линкоре, занимал по тревоге место на боевом посту, драил металлическую верхнюю палубу проволочными щетками, спал на подвесных койках, крепившихся меж артиллерийских гнезд главного калибра, потому что кубриков у итальянского корабля не было.
══ По субботам и воскресеньям город заполняли синие воротнички (гюйсы), молодцеватые флотские офицеры с непременными кортиками на боку, "обходы" (морская форма), патрули ("пехота"), поминутное отдание чести и ожидание строгого оклика обхода: "Товарищ матрос!.."
══ Отдушиной были вальсы в огромном зале Матросского клуба и на танцплощадках Нахимовского бульвара, где ленточки бескозырок нужно было зажимать зубами, чтобы они не мешали видеть лицо девушки во время кружения.
══ Песни "Севастопольский вальс" еще не было…
══ Все, что я написал вплоть до этой строки, — предчувствие поцелуя, его, так сказать, жесткое обрамление, фон, довольно серый, но серый по-особому — как шаровая краска, которой покрыты все военные суда.
══ Тем прекраснее был сам поцелуй.
══ Слава богу, я был тогда влюблен, и меня, кажется, любили; и субботние вечера я проводил в доме моей возлюбленной, в доме, из которого мама никогда, на всякий пожарный случай, не уходила.
══ В тот осенний вечер (форма, объявленная с утра комендатурой, — номер 4: бушлат, бескозырка) я впрыгнул в троллейбус после свидания, в которое мы впервые начали целоваться. Я был счастлив… Могу пояснить мои чувства: поцелуй в те годы, да еще в военно-морском Севастополе, был таким же событием, как, скажем, в наши сообщение о беременности в 14 лет.
══ Было уже темно, мы вышли из дома, где оставалась бдительная мама, и долго стояли под деревом, что-то, невероятно значительное и в такой же степени бессмысленное, произнося, наконец приблизились друг к другу, на меня пахнуло теплом ее шеи, ее волосы коснулись моей щеки, я закрыл глаза, потом наши губы встретились…
══ Возвращаться мне нужно было в казарму, где храпело, захлебывалось слюной, всхлипывало, скрипело зубами, бормотало, било ногами в одеяло 120 гавриков; у задних ножек койки каждого гаврика стояла пара тяжелых башмаков, ГД, накрытых носками.
══ Простившись, я через десять минут скорой ходьбы — надо было не опоздать из увольнения — впрыгнул в троллейбус. Сидячие места были заняты, я прислонился к дверям, вынул из кармана бушлата носовой платок и прижал к губам. Мне хотелось подольше сохранить вкус только что случившихся поцелуев.
══ Этот жест скорее всего походил на тот, когда хотят скрыть разбитые в драке губы. Драки в Севастополе были, и жестокие. Дрались "гражданские" с моряками из-за отнятых девушек, моряки с солдатами — просто потому, что те в сапогах (пехота!), а эти в тельняшках и бескозырках. Дрались не только кулаками — бляхами на ремнях.
══ Тут меня окликнули. На заднем сидении разместилась пятерка наших батарейцев..
══ — Сильно попало? — спросил один из них.
══ — Сколько их было? — Вопрос был по существу: в то время я занимался спортом и так просто в обиду бы себя не дал.
══ — А ты задел кого-то? — Такие были вопросы, и я только кивал, не отнимая платка от губ.
══ И только Лешка Гулов понял, почему я держал платок у рта.
══ — Дай мне твой платок на минутку, — сказал он и протянул даже руку, — дай — я я хоть подышу этим…
══ Только благодаря этому эпизоду я и запомнил, как зовут батарейца, с которым мы служили много лет назад на высоком севастопольском берегу. Лешка Гулов его звали, Лешка Гулов…
══
Вот такой полонез
══
══ КУД, команда управления дивизиона, небоевой его состав — писаря, телефонисты, шоферы, кладовщики и прочая шушера, жила в помещении клуба: в зале были расставлены койки, а на сцену, где стояло невесть как попавшее в в/ч 34373 старое пианино, подниматься не рекомендовалось. Впрочем, там разместились со своими койками два сержанта. К пианино разрешалось подходить только Диме Скворцову, умевшему играть. Он играл многие вещи, но любимым у него был полонез Огиньского, который мы с удовольствием слушали, а я даже просил его сыграть еще и еще.
══ Дима был мягкого характера парень с десятилеткой за плечами, шофером он стал в Учебном отряде. Мягкость его и подвела. Как-то он поехал куда-то со своим командиром, сержантом (не шофером) и его приятелем, все трое были в кабине ГАЗ-49. Чуть они выехали за пределы части, как сержант попросил руль, Скворцов отказать ему не смог. Сержант разогнал машину, на скорости влетел в поворот, и грузовик опрокинулся в кювет. Дима и сержант отделались ушибами, а его приятель сломал шею и был отправлен в госпиталь.