Они летали, перекликаясь огоньками, как перекликаются прожекторами по вечерам и ночам морские корабли. Они давали о себе знать сигнальными огоньками, как самолеты. Они засвечивались друг для дружки, как…
Это был, конечно, поразительной красоты фейерверк. Радость по-японски — безмолвное (а в груди восторг!) любование природой, в которую, как известно, входят и Луна, и сакура, и старый пруд, и цветок лотоса, и икебана, и кукушка, и цикада.
И вот теперь светлячки.
Но вот о чем я стал в конце концов думать, глядя, как зажигаются и гаснут в темноте моей гостиной светлячки. Я стал думать, что все же ученые и врачи плохо еще знают… человеческие глаза. Литераторы знают об их природе больше. Они говорили и говорят: "Глаза ее (Аси, Анны, Греты) сияли". "Лучистый взгляд ее глаз…". "В (опять-таки "ее") глазах зажглись огоньки". "В глазах девушки посверкивали искры радости встречи". "Он увидел, как засветились вдруг ее глаза — словно в них зажглись какие-то фонарики". "В глазах ее прыгали смешливые искорки"… "Вспыхнувшие вдруг глаза Веры сказали ему, что…". "Она рассиялась улыбкой и глазами…"
Таких образов в мировой литературе тысячи. И все они — о том феномене женских глаз, который пропустили мимо своего внимания ученые и врачи. О природе их свечения.
Тут надо уточнить одну вещь. "Глаза блестят" — это одно. Это внешнее, это блеск роговицы, омытой либо слезами, либо другим составом. А вот "светятся" — это уже другое. Это внутреннее, еще неисследованное. Что глаза ее "засветились" изнутри, женщина не подозревает. Это замечает кто-то другой.
…А ведь вполне может быть, что написанное про Lampyris nocticula, светлячков: "митохондрии вырабатывают энергию, необходимую для окисления люциферина при участии люциферазы, и дают в результате биолюминесценцию" относится и к женщинам. Тем более, что светятся в темноте, давая о себе знать, только самки светлячков.
К женщинам — и литераторы этот феномен давно заметили. Но никто из них, насколько мне известно, еще не написал на эту тему сколько-нибудь исследовательского труда… Да и как его одолеть, если изучение особого света глаз начинается словами: "Когда женщина…". Ясно, что дальше идут совсем не ученые слова и строки.
Надежда
Я ехал в командировку, автобус был на этот раз полупустой. Я смотрел в окно, радуясь возникшему за стеклом ровному движению (если под него попадет хорошая мысль, тоже, бывает, покатится, как на колесах). Потом заметил краем глаза чей-то пристальный взгляд на себе. На сидении впереди, лицом ко мне, сидел мальчуган лет 4–5 и не сводил с меня глаз. Чем я его заинтересовал?
Малыш встал, подошел ко мне и очень серьезно спросил:
— Хочешь быть моим папом?
Ответил я, понятно, не сразу, перед этим вгляделся в лицо мальчика. Хорошее было лицо, и вопрос был не с бухты-барахты, а, должно быть, следствием долгого разглядывания меня. Чем-то я мальчугана устраивал.
— Я-то, может, и хочу, — ответил я, — но что скажет твоя мама? Где она?
Малыш повернулся и показал пальцем на передние места. Там сидели две крашенные блондинки и оживленно разговаривали. Одна из них, с сильно наведенными губами, заметила — тоже, наверно, краем глаза, — что сын подошел к незнакомому мужчине, и распорядилась:
— А ну сядь на свое место и не приставай ни к кому! — И тут же повернулась к соседке, чтобы продолжить разговор.
— Мама, наверно, согласится, — сказал мальчуган. — У нас был папа, но он ушел, а второй мне не понравился. А ты мне подходишь.
Вот те на! Малыш, разглядывая меня, что-то обо мне для себя установил. И поставил, что называется, вопрос ребром.
— Знаешь что, — сказал я. — Я сейчас еду в командировку, у меня там срочное дело, а на обратном пути мы с тобой увидимся. Где тебя найти?
Малыш оглянулся на маму. Потом потянулся к моему уху.
— Ты запоминай. Тирасполь, улица Пирогова, 16. Я там буду возле дома, ты меня увидишь, я тебя — тоже, и мы обо всем договоримся. Хорошо?
— Хорошо, — ответил я, думая, что мальчуган уже через полчаса забудет и меня, и разговор со мной.
— Только не забудь про наш договор, — сказал он. — А я буду все время возле дома. А если меня нет на улице, ты подожди немного: я, когда дома, буду в окно смотреть. Как только тебя увижу, так и выйду. — На прощание малыш протянул мне свою ручонку. Я пожал мягкие пальчики.
Такой вот разговор получился у меня в полупустом автобусе, когда я ехал в командировку. Я о нем через полчаса забыл, потом были командировочные дела, дорога домой. Только дома я вспомнил о мальчугане.
Вспомнил и, жалея мальчишку, пожелал ему поскорей забыть нашу встречу и меня, выбранного им после долгого рассмотрения в папы. А то ведь в самом деле будет ждать, с надеждой вглядываясь в каждую мужскую фигуру в конце улицы Пирогова.