Диггенс, вблизи похожий на треугольник, вершиной поставленный вниз — такие широкие у него были плечи, — перешел на «Быстрый». И почти сразу же вслед за этим от «Сверре», отогнанного течением кабельтова на три, отвалила шлюпка и запрыгала на водяных горбах, взмахивая стрекозиными крыльями весел.
Диггенс и Сорокин прошли в кают-компанию. Капитаны сели за стол друг против друга. Норвежец со сдержанным любопытством оглядел помещение, потом вынул из кармана трубку, набил ее табаком и закурил.
— Мы приняли «SOS», — повторил он.
— В какое время? — спросил Сорокин.
— Пять двадцать пять по Гринвичу.
— Ага! И сигнал больше не повторился?
— Нет. Мой радист слушал эфир непрерывно.
— У вас есть текст?
— Да.
Диггенс достал из кармана листок и подал его Сорокину.
Капитан прочитал текст.
— Точная копия нашего. Что вы хотите знать?
— Все.
Сорокин усмехнулся:
— Я тоже хотел бы знать все. А пока знаю только водоизмещение «Сверре» и то, что он не отвечает ни на какие сигналы.
Диггенс выпустил изо рта клуб дыма и положил на стол руки, похожие на узлы канатов.
— Мы отправили на «Сверре» шлюпку для выяснения дела, — сказал Сорокин.
— Будем ждать вашу шлюпку.
— Кофе? — предложил Сорокин.
— Икке, — сказал Диггенс. — Не надо. Благодарю.
— В каком районе вы ловите? — спросил Сорокин чтобы поддержать разговор.
— Зюйдкап.
— Удачно?
— Ит дазнт метэ. Сносно. А вы?
— Район Копытова и Медвежинской банки.
— Хорошо?
— Неважно. Идет только морской окунь.
— Мелкая треска стала на Баренц, — сказал Диггенс и поковырял в трубке каким-то гвоздем, привязанным черным шнурком к чубуку. — Вся хорошая треска уходит к Исланд.
С палубы донеслись топот ног, громкие голоса, потом раздались шаги по коридору, дверь кают-компании распахнулась, и вошли Гришин, Кравчук и Агафонов.
Диггенс сунул трубку в карман и грузно, всем телом повернулся к вошедшим.
Лицо у Гришина было бледным и каким-то остановившимся. В руках он держал толстую тетрадь в черном клеенчатом переплете. Агафонов и Кравчук тоже выглядели растерянными. Они исподлобья смотрели на матросов, набившихся в помещение, как будто не веря, что вернулись на родное судно.
— Ну что там? — нетерпеливо спросил Сорокин.
— Плохо, — сказал Гришин и положил на стол перед Сорокиным тетрадь в черной клеенке. — Вот судовой журнал «Сверре». Они там все мертвые, Владимир Сергеевич...
В кают-компании наступила такая тишина, что стало слышно, как внизу, в машинном отделении, воет осветительное динамо. Потом кто-то чертыхнулся шепотом. Сорокин так резко повернулся к старшему помощнику, что стул под ним взвизгнул.
— Что такое?
— Они умерли, — повторил Гришин. — Все умерли. Капитан, штурман, матросы. Двадцать два человека.
— Почему?
Гришин не ответил и потянулся к графину с водой. Кто-то налил стакан и протянул ему. Старший помощник выпил воду двумя большими глотками и вытер ладонью пот со лба.
Диггенс, прислушивавшийся к словам незнакомого языка, спросил:
— Hvad vad snakker? What does he speak?
— Команда на грузовике мертва, — перевел Сорокин. — Причина не выяснена.
— Дэм! — произнес норвежец и стал шарить по карманам. Найдя трубку, он выколотил ее о край стола и снова засунул в карман.
— Рассказывай все толком, — кивнул Сорокин Гришину.
— Ну... мы поднялись на палубу, — начал старший помощник. — Я несколько раз окликнул: «Эй, на борту!» Никто не ответил. Ни на юте, ни на баке никого не было. Никаких следов паники или аварийных работ. Ничего... Тогда мы поднялись в ходовую рубку. Она была освещена, и мы сразу же увидели капитана. Он лежал между гирокомпасом и рулевой колонкой. Вернее, не лежал, а полусидел, прислонившись спиной к стойке компаса... Лицо... страшное было у него лицо. Как будто перед смертью он кричал или задыхался...
Гришин снова провел ладонью по лбу, вытирая пот.
— И глаза у него были открыты. А на губах — пена... вроде как у эпилептика...
— Мы все так и подались к выходу, — сказал Кравчук. — Лицо у него было, как у удавленника, — такое темно-красное, с синевой...
— Такие бывают, когда человек умрет от угара, — сказал Агафонов.
— Да, похоже на угар, — подтвердил Гришин. — Мы несколько минут стояли, не зная, что делать. Потом начали осматривать рубку, чтобы понять, что его так испугало...