Что бывает «тогда», мне случалось видеть. С виду неуклюжий, грузный, коротконогий, бассет резво улепетывал от хозяина; гранитные бордюры да лестницы ему не помеха, а кусты да высокие травы и вовсе на выручку. Нырнет — и ищи-свищи.
Немолодой, подслеповатый хозяин сбивается с ног. Опрашивает людей:
— Не видели, не пробегал?.. Лишь отвернулся — и нет его, гада.
Чаще собака оказывается где-то рядом. Но случалось, что далеко уходила: вниз, к самой Волге, к тамошним ресторанчикам, на сладкий запах. Или, в свою пору, почуяв подруги след, вовсе увеется.
Хозяин взмокнет, мыкаясь по аллеям да террасам вниз да вверх. Иной раз плюнет, идет, ругается:
— Пропади ты пропадом. Пусть сами его ищут. А не найдут — слава богу.
На другой ли, на третий день сообщает:
— Сам пришел, гад такой. Жрать захотел и прибыл, скулит, сноха услыхала. Не больно тебя кормят в ресторанах, да? — спрашивал он своего мучителя. — А у меня давление подскочило. Я же не спортсмен. Тем более по лестницам скачешь. Таблетки пришлось глотать. Из-за него.
День-другой собака в наказание гуляет на поводке; но здесь другая беда: бассет-хаунд — собака на коротких, но крепких лапах, телом тушистая, сильная. Попрет — не удержишь. Тем более хозяин — вовсе не богатырь, а человек старый. Вот и пойми, кто кого на буксире тащит.
— Ты куда меня тянешь, гад такой? Чего ты нашел там, в этих кустах? Сейчас отцеплю, пропади ты пропадом.
Словом, жизнь продолжалась. У собаки — своя, собачья: утренняя долгая прогулка, потом — завтрак, за ним — сон до обеда; дневная короткая прогулка по нужде, теперь уже с молодой хозяйкой; обед, снова сон на коврике. До вечера. Снова — короткая прогулка с молодым хозяином, который всегда спешит. Еда. И теперь уже — долгий, до самого утра, отдых. Так всякий день.
У хозяина своя жизнь. Тоже не больно веселая. Вроде еще вчера огромный район под его началом: колхозы, совхозы, пахотная земля, пятьдесят тысяч гектаров, скотина, привесы, надои, урожайность, районный городок со своими заботами, там — небольшие, но заводы: сельхозтехники, молочный, мясокомбинат; железная дорога, вагонное депо, больницы, школы, люди и люди — круговерть с раннего утра и до поздней ночи. Да еще — своя семья: дети, жена, старики, родня.
Нынче отрезано все. Вдовеет, живет под одной крышей с сыном, снохой, у которых детей нет. Развлечение одно — телевизор да радио. «Вы видали вчера?.. Вы слыхали?..» — обычные при встрече вопросы, рассказы о новостях кремлевских да заграничных. Знакомых в городе, считай, нет. Он здесь чужой. Лишь на поминки зовут, если земляк помрет. Загородных дачи ли, дома, как у многих людей пожилых, не имеет. «Они бы рады меня куда-нибудь заслать… — Это он о сыне со снохой. — Чтобы я там пахал. А они бы приезжали раз в неделю, за клубникой».
Дачи у него нет. Так называемой «общественной» суетой он не занимается. «Пошли они… со своими собраниями да комитетами… — отмахивается он. — Назаседался за жизнь. Но там хоть дело было. А эти только брешут. Одна дуристика…»
Есть у него гараж, где-то довольно далеко, надо ехать троллейбусом ли, трамваем. Гараж пустует. Молодые ставят свою новенькую машину возле дома или на платной стоянке, рядом. Картошку да моркошку и прочие овощи в гаражный подвал тоже не везут. «Не хотят… — сокрушенно разводит руками сосед. — Такой хороший подвал. Сухой, закромы и полки для „закруток“. Все сам сделал. А она говорит, что ничего не надо, все на базаре купим. А ведь можно осенью подешевле картошки, капусты купить, морковки. Как раньше. Бывало ведь, все запасали. И в районе жил, запасались на зиму. А здесь ничего не надо… „Базар рядом… Купим…“» — передразнивает он сноху.
Гараж пустует. Там — старые вещи: диван, шкаф и прочее. Молодые мебель меняют, старое на выброс, а все гожее: диван, тумбочка, шкаф. Сосед все увозит в гараж. Когда-нибудь пригодится.
— Гараж у меня просторный, сухой, перекрыл его. Большой подвал. Сноха как-то была там. Посмотрела, говорит: «Здесь и жить можно». Это вроде мне намёк.
В гараж он и теперь ездит время от времени. Проверяет, проведывает. Но все реже.
— Чего там делать? — вздыхает он. — Лишь пауков гонять. Такой гараж без дела стоит, такой погреб… — И выдает сокровенное: — Не надо было мне в город переезжать. Там, у себя, сошелся бы с какой-нибудь бабенкой и жил. Там — все свои. Я и хотел остаться. Но из области приказали: уезжай, чтобы новый глава на тебя не оглядывался. Квартиру, говорят, дадим. А был у меня хороший коттедж, сад, огород, баня. Все отдал. Тогда была советская власть, с этим делом строго. Это сейчас творят что хотят… Материнский дом тоже за так отдали…