Промолвил, мечтая и в нём властелина
Увидеть:
— Ты царь здесь всему.
Румянит заря небеса позолотой,
Мой сын, полюбуйся весной,
Взгляни, как исполненный мирной заботой,
Работает пахарь родной.
Он верит, что труд его, скромный и честный,
Не может пропасть без следа,
Что почва и милость щедроты небесной
Отплатит за время труда.
Взгляни на мои плодоносные нивы:
Какой беспредельный простор!
Когда для меня, мой наследник счастливый,
Заблещет печальный костёр,
Ты станешь несметных богатств властелином.
Теперь же любуйся весной;
Чарует цветами она по долинам
И песней крестьян разливной!
Пред ним, излучая благое сиянье,
Природа роскошно цвела.
Весь воздух пьянило растений дыханье,
Журчали ручьи без числа.
На холм он взошёл, пред святыми очами
Волшебный раскинулся вид:
Равнины, леса… Даль слилась с небесами…
Кой-где, как осколки зеркал под лучами,
Озёра… Всё блещет, горит,
Роскошных лугов зеленеют извивы,
Селенья ютятся у вод.
За плугом, взрыхляя обильные нивы,
Размеренно пахарь идёт.
Как в сетке, в плюще, там, где глуше и тише,
Купаясь в прохладе лесной,
И пагод, и храмов узорные крыши
Сверкают своей белизной.
Вон птицы щебечут, на солнце мелькая,
Как дети, увлёкшись игрой,
И к влаге зеркальной реки припадая,
Где рыбы мелькают порой.
Вон белая цапля уверенно твёрдо
Средь буйволов мощных идёт,
И бабочек нежных, как звуки аккорда,
Кружится цветной хоровод.
Распластанный ястреб повис, недвижимый,
В лазури небес голубой,
Где мчатся без устали, ветром гонимы,
Сребристые тучки толпой.
На солнце сверкают одеждой павлины,
В деревне, где свадебный пир
Готовится пышно, — довольства картины,
Спокойствие, нега и мир.
Везде ослепительно-яркие краски,
Всё трепетом жизни полно.
Казалось, что там, как в чарующей сказке,
Царило довольство одно.
Но глубже всмотревшись в цветущие розы,
Заметил царевич шипы.
Сверкали на них изумрудами слёзы
Живущих несчётной толпы.
Он видел: покорный тяжёлым заботам,
Усталостью, зноем томим,
Шёл с тяжким трудом, обливаяся потом,
Крестьянин за плугом своим,
И с шеей, натёртой ярмом беспощадным,
Тащился по пажитям бык;
И вид той картины на фоне отрадном
Казался царевичу дик.
Он видел, как голубь, пред тем ворковавший
С голубкой в зелёных кустах,
Добычею коршуна стал, трепетавшей
В его беспощадных когтях.
Здесь ящерка двух муравьёв проглотила
И с ними лесного клопа,
Но змею обедом сама послужила,
Там щуку схватила скопа.
Тот, кто убивал, убиваем был тоже,
И каждый другого питал.
На вечную драму стал мир вдруг похожим:
Дух смерти над жизнью витал.
Повсюду: в воздушном эфира пространстве,
В прозрачной, кристальной воде,
В лесу, на земле, почивавшей в убранстве, –
Убийство царило везде.
Над слабым, беспомощным царствовал сильный,
Жестокий и дикий закон!
— Так эту-то жизнь называл мне обильной,
Свободной и полною он?!
Рассеялся полог младенческой грёзы,
Душа просветлела моя!
Повсюду я вижу горячие слёзы
За каждый порыв бытия.
Я вижу теперь опечаленным взором,
Что в жизни, куда ни взгляни,
Нелепым, ужасным, кровавым узором
Сплелись злодеянья одни!
О боги! Правдивые, светлые боги,
Где ж милости вашей следы?!..
И сел он, поджавши скрещённые ноги,
Все радости стали чужды.
Сидел он, объятый немым размышленьем
О том, как угрюмую ночь
Рассеять над миром, каким искупленьем
Страданиям жгучим помочь?
Душа отдалась беззаветно стремленью.
Любовь овладела ей так,
Что в истинно-светлом пути ко спасенью
Он первый свершил уже шаг.
— Оставьте меня! — прошептал он тоскливо
Рабам неизменным своим. –
Все то, что я видел, обдумать, как диво,
Я должен, печалью томим!
В то время бесшумно в выси пролетали
Блаженные тени святых;
Все пятеро вдруг без движения встали,
И дрогнули крылья у них.
— Чья чистая сила к себе призывает
Из мира несчастья и зол?
И розовый, видят, над Буддой сияет
Короной царей ореол,