– Когда приедет Ханадзё, проводить ее сюда? – Она приедет после пяти.
– Может, оставить еще кого-нибудь из сестер?
– Не надо. Ты и дежурная сестра – этого вполне достаточно.
– Хорошо.
Норико огляделась: она вдруг представила себе, как будет лежать здесь после операции обольстительная Дзюнко Ханадзё.
Уже пробило пять, а Дзюнко Ханадзё так и не появилась. Врачи и медсестры расходились по домам. В ординаторской Наоэ, лежа на диване, читал утренние газеты.
– Ну, я пошел. – Кобаси повесил халат и снял с вешалки свою светло-коричневую куртку.
– Кобаси, постой. Кобаси повернулся к Наоэ.
– Я заходил в палаты… Тода Дзиро, которому разбили бутылкой лицо, все еще здесь. Это ты его оставил?
– Я.
– Почему? Ведь он больше не платил.
Наоэ, приподнявшись на локте, смотрел на стоявшего перед ним Кобаси снизу вверх.
– Я считаю, что его рано выписывать.
– И что из этого следует?
– Пока вместо него заплачу я.
– Вот оно что…
Наоэ сложил газету и бросил ее на столик.
– Значит, его дальнейшее пребывание в клинике будешь оплачивать ты?
– Просто я на время одолжу Тоде денег… пока ему не пришлют родители.
– А если не пришлют?
– Не будем гадать. Наоэ потер подбородок.
– В чем-то я тебя понимаю. Но ты уверен, что не перегибаешь палку?
– Почему? Я считаю, что ему необходимо дальнейшее лечение в клинике. Отсутствие денег – это не причина, чтобы вышвыривать на улицу человека, которому нужен уход.
– Вот как?
– Ведь что получается: таких, как Тода, выписывают, и тут же преспокойно кладут людей, которым в клинике совершенно нечего делать. Я с этим не согласен. Так могут поступать только дельцы! – Кобаси смерил Наоэ гневным взглядом. – Вы считаете это правильным?
– Нет, не считаю. Однако нельзя сваливать всю вину на врачей, которые живут частной практикой.
– Но разве не главный врач приказал выкинуть больного вон?
– Лишь потому, что Тода не платил… Но ведь теперь все уладилось? Ты же внес за него деньги, только…
– Что «только»?
– Врача не должны связывать с больным подобные отношения.
– Почему? Что плохого, если врач заплатит за бедняка?
– Плохо ли, хорошо ли – разве вопрос в этом? – Наоэ задумался. – Отношения между врачом и пациентом должны быть строго официальными.
– Согласен. Но в данном случае ничего другого не оставалось.
– Надо различать, кому можно и нужно помогать и сочувствовать, а кому…
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что вряд ли двадцатипятилетний оболтус, устраивающий дебоши в ресторанах, настолько уж нищ.
– Но ведь он действительно не смог заплатить…
– Ладно. Делай как знаешь. Наоэ снова взялся за газету.
Кобаси постоял, задыхаясь от клокотавшего в нем гнева, затем нагнулся за портфелем.
– Всего доброго.
– Благодарю за труды, – отозвался Наоэ. Удаляющаяся спина Кобаси выглядела весьма воинственно.
На западе погасло солнце, и в комнате быстро сгустилась тьма. В стиснутом бесчисленными домами Токио не увидишь закатного солнца, лениво повисшего над линией горизонта. Оно медленно спускается по небосводу, все ниже и ниже, а потом мгновенно наступает ночь.
Наоэ снова прилег на диван и принялся за газету. После ухода Кобаси в ординаторской, кроме Наоэ, никого не осталось. Наоэ потянуло в сон. Утреннее недомогание еще давало себя знать. Он задремал и не заметил, как вошла Норико.
– Вам не темно?
Она щелкнула выключателем. Помигав, под потолком одна за другой вспыхнули лампы дневного света. Наоэ лежал, прикрыв лицо газетой.
– Инструменты готовы. Как только больная приедет, можно приступать.
Наоэ убрал газету и, щурясь, посмотрел на лампы.
– Спали?
– Нет.
– Наверное, еще не ужинали? Я принесу.
– Пока не надо.
– Вы сегодня дежурите?
– Да, поменялся с Кавахарой.
– Надо было и мне поменяться.
Норико искательно заглянула в лицо Наоэ, но тот продолжал смотреть в потолок невидящими глазами. Норико несколько минут наблюдала за ним, потом подошла и присела на краешек дивана.
– Что-то вы в последнее время очень похудели. Наоэ неопределенно хмыкнул.
– Давно не взвешивались?
– Давно.
– Даже ключицы видно… – Норико с нежностью оглядела Наоэ.
– Кто из сестер дежурит сегодня? – Наоэ медленно поднялся. Оттого что он лежал, волосы его были взъерошены.
– Сугиэ и Наканиси. Кто будет ассистировать на операции? Я?
– Да, конечно.
В коридоре зашуршали шаги; в дверь постучали. Норико вздрогнула и кинулась собирать со стола чашки.
В комнату вошла Мураками.
– Только что звонили от какой-то Ямагути, просили передать, что она уже в аэропорту Ханэда, едет прямо в клинику.
– Ясно.
Мураками метнула исподлобья взгляд на составлявшую чашки Норико и вышла.
– Она доберется сюда часам к семи. Значит, операция начнется в половине восьмого?
– Думаю, да.
Норико принялась мыть чашки.
– Интересно, кто же ее любовник?
Наоэ молчал. Пригладив волосы, он подошел к окну и сквозь щель между шторами поглядел на улицу.
– Не боитесь оперировать такую знаменитость?
– Чего мне бояться?
– А вдруг что-нибудь получится неудачно… Представляете, какой поднимется шум?
– Что артистки, что певицы – все устроены одинаково.
– Конечно, но…
– Пожалуй, прилягу, отдохну еще немного.
Наоэ снова лег. Норико, домыв чашки, убрала их в стенной шкаф.
– Может, чаю или кофе?
– Нет, не надо.
– Тогда я спущусь, подготовлю операционную. Норико встала и пошла к двери, но у порога остановилась.
– Вы свободны завтра?
– Завтра?
– Можно мне прийти к вам?
– Приходи.
– Тогда в семь!
С посветлевшим лицом она вышла из комнаты.
Дзюнко Ханадзё приехала в клинику немногим позже семи. Светло-дымчатые очки, черный с белой отделкой вельветовый жакет и черные кашемировые брюки, через руку – пальто миди. Любому с первого взгляда ясно, что это не простая смертная.
– Это Ямагути. Доктор Наоэ здесь?
К регистратуре подошел грузный мужчина в ярком полосатом пиджаке. Дежурная Сидзуё Иино, оглядев обоих, сняла трубку.
Когда Наоэ спустился вниз, Дзюнко и импресарио покорно ждали его, сидя рядышком на стульях.
– Извините, что мы так поздно.
Импресарио встал и представил Дзюнко. Она торопливо сняла очки и поклонилась.
– Программа в Фукуоке была очень напряженной, потому и задержались. Простите, – снова извинился импресарио. Дзюнко, потупившись, сложила на коленях сверкавшие маникюром руки.
– Что-то Ханадзе-сан бледненькая. – Наоэ искоса взглянул на худенькое личико Дзюнко. Он нередко видел ее по телевизору, но сейчас, рядом, ее лицо, почти не тронутое косметикой, казалось неправдоподобно маленьким и утомленным.
– Последние дни были очень тяжелыми. Правда, она немного отдохнула в самолете, – ответил за Дзюнко импресарио.
– Не ужинали?
– Нет. Перед отлетом она съела только салат и выпила чашечку кофе.
Дзюнко, точно подтверждая его слова, кивнула.
– Тогда все в порядке, можно давать наркоз.
Наоэ еще раз незаметно посмотрел на Дзюнко. Не слишком высокая, но стройная, изящная, с экрана кажется просто красавицей. А вот так – вблизи – как засохшее деревце.
– Пижама и полотенце с собой?
– Да, по пути купили.
Импресарио, как видно, позаботился обо всем.
– Пойдемте, я покажу вам палату. Операцию начнем минут через тридцать.
Дзюнко Ханадзё спустилась в операционную без двадцати восемь. На ней был фланелевый халатик в цветочек, волосы она заколола на затылке и туго завязала белой косынкой. В этом незатейливом наряде она выглядела самой обычной девушкой.
– Сначала мы введем лекарство в вену. Считайте, пожалуйста: «раз… два…»
Дзюнко молча кивнула Норико.
– Ай, больно!
Игла впилась в тонкую белую руку. Дзюнко испуганно съежилась.
– Раз… Два… – зазвучал в операционной знакомый, столько раз слышанный по телевизору голос. Сейчас он казался далеким и бесцветным.