«Ну наконец-то!» – вздохнула Норико.
Наоэ расплатился с водителем, захлопнул дверцу машины и прошел в зал. У Норико отчаянно забилось сердце: счастье на этот раз не ускользнуло, мечта сбывается. Наоэ огляделся и зашагал к стойке регистрации. Норико подбежала к нему.
– Что же так поздно?
– А, ты уже здесь.
– Я так беспокоилась… Боялась, что не успеете.
– Телефонный звонок задержал.
В галерее вылета было шумно, празднично, мелькали нарядные кимоно.
Норико летела впервые; ей казалось, что все смотрят на нее, и она совсем оробела. А Наоэ, подняв воротник пальто и равнодушно глядя перед собой, торопливо шагал по движущемуся коридору.
Самолет вылетел с десятиминутным опозданием.
Словно любопытный ребенок, Норико привстала из кресла, пытаясь заглянуть в иллюминатор. Сидевший у иллюминатора пожилой мужчина подвинулся, чтобы ей было удобней смотреть. Токио внизу казался игрушечным и вскоре исчез. Через несколько минут самолет накренился и взял курс на север. Погасла надпись «не курить». Кварталы огромного города сменились полями, грядами гор. Норико все было интересно: и ниточки дорог, и прилепившиеся друг к другу дома.
Наоэ молча курил. Когда, загасив сигарету, он откинулся на спинку кресла, Норико сказала:
– Вас искал доктор Кобаси.
– Я знаю.
– Поговорили?
– Да.
Разговаривать Наоэ явно был не расположен. Он отвернулся и закрыл глаза.
Самолет уже набрал высоту и летел ровно. В салоне было тихо, только гудели моторы.
«Наш самолет пролетает над озером Инавасиро», – объявила по радио стюардесса, и Норико снова взглянула в иллюминатор. Среди гор огромным металлическим блюдцем блестело озеро. Горы, долины, озеро – все было освещено новогодним солнцем. Оно уходило на запад, и его косые лучи скользили по стеклу иллюминатора.
Ровный гул моторов убаюкивал. Наоэ задремал. Спал и пожилой человек у окна. Только Норико было не до сна.
Стюардесса сообщила, что скоро будет виден знаменитый залив Мацусима. К огорчению Норико, его можно было видеть только с другого борта. Она смотрела на горные склоны, которые постепенно становились круче; впереди показалась сверкающая белизной гряда. Снег на горах искрился в лучах солнца.
«Летим все дальше на север», – прошептала Норико и украдкой взглянула на Наоэ. Глаза закрыты; красиво очерченный нос неестественно бел – как снег, покрывающий горы.
Норико отчего-то стало тревожно; ей показалось вдруг, что они спасаются от погони, убегают на север, в снега – туда, где их никто никогда не найдет… Сердце сжалось от щемящей грусти.
Наконец горы расступились, появился Сангарский пролив, темно-синий в свете неяркого солнца. Рядом с ним еще ослепительней казались снежные пики. Их зловещие очертания напомнили Норико фотографию в каком-то журнале: гору – обиталище духов.
Размышления Норико прервал голос по радио: «Через несколько минут наш самолет приземлится в аэропорту Титосэ».
Сделав разворот вправо, самолет пошел на снижение. Вверху остался слой облаков, показалось синее море, пенящееся у побережья. Четкой линией отделялись покрытые снегом хвойные леса.
Хоккайдо.
Наоэ открыл глаза, как будто и не спал.
– Кажется, прилетели, – сказала Норико.
– Прилетели, – отозвался Наоэ и посмотрел вниз.
Огромные белые равнины разделены черными полосами на правильные прямоугольники; леса и пересекающиеся дороги образуют замысловатые геометрические фигуры. В ярко-синем небе оранжевым шаром плыло зимнее солнце.
– Похоже, довольно холодно, – заметила Норико.
– Да.
Самолет шел на посадку, земля быстро приближалась. Уже хорошо просматривались дороги, отдельные дома. Вот и взлетно-посадочная полоса, припорошенная снегом; верхушки деревьев совсем рядом. Мгновение – и самолет коснулся земли, чуть подпрыгнув, пробежал полосу и остановился перед зданием вокзала.
Наоэ поднялся с кресла, снял с полки пальто – свое и Норико.
– Выйдешь на трап – сразу подними воротник, – сказал он, передавая пальто.
Когда Норико вышла из самолета, резкий ветер ударил в лицо.
На здании аэровокзала, одиноко черневшем в белом поле, горело табло: температура воздуха минус пять, скорость ветра три метра в секунду.
– Осторожней, не поскользнись, – предупредил Наоэ.
Люди бежали к зданию вокзала, втянув головы в плечи, ежась от ветра. Наоэ быстро шел впереди, Норико бежала за ним, стараясь не отстать.
В гостиницу они приехали уже в шестом часу. Здание было приятного коричневого цвета и очень уютное.
– Вам номер на двоих? – любезно предложил портье.
Наоэ заполнил карточку и вписал туда Норико.
Номер был на шестом этаже. Под окнами проходила дорога, за ней чернело какое-то массивное здание. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, света в окнах не было.
Фары проезжавших машин освещали сугробы по обе стороны дороги.
– Это тополя? – Норико показала пальцем на несколько высоких деревьев слева от гостиницы.
– Да, тополя… Устала, наверное?
– Нисколько.
После дежурства Норико так и не пришлось поспать – готовилась к поездке. Но усталости не ощущала – то ли потому, что Наоэ был рядом, то ли просто от возбуждения.
– Примем душ и пойдем ужинать.
– А к матери сегодня не поедете?
– Потом.
Норико сложила одежду и направилась в ванную. А Наоэ уселся читать свежие газеты, заранее доставленные в номер.
– Сначала вы? – предложила Норико.
– Давай вместе, – ответил Наоэ и отложил газеты.
Когда они спустились в ресторан на четвертом этаже, шел уже восьмой час. Здесь, как и в вестибюле гостиницы, было тихо – Новый год все отмечали дома. Только несколько небольших компаний сидело в глубине ресторана, да и те – семейные группы. Атмосфера сегодня была спокойной и чинной.
Норико впервые пробовала местные блюда из крабов, креветок, аваби. Ей даже захотелось выпить, и она попросила виски с содовой. Выпила две порции, и теперь у нее слегка шумело в голове.
Вернувшись в номер, Норико задернула шторы и, повернувшись к Наоэ, опять спросила:
– Теперь к матери?
– Надо бы… – Наоэ уже лежал на кровати: прилег сразу, как вошли. Неожиданно он вскочил. – Сделай укол.
– Укол?
Наоэ достал из саквояжа стерилизатор и крохотную ампулу.
– Пожалуйста, – попросил он еще раз.
– Но это…
– Да, это наркотик. – Наоэ снял галстук и закатал рукав.
– Зачем?
– Ты ведь уже знаешь.
Норико растерянно смотрела на Наоэ.
– Мне очень больно… Больно, понимаешь? Держа в руках ампулу, Норико с беспокойством вглядывалась в Наоэ.
– Что с вами? Скажите!
– Не волнуйся. Сделай быстрее. – И он протянул руку, на которой темнели следы от инъекций.
Волосы Норико в беспорядке рассыпались по подушке, в свете торшера матово поблескивают на лбу бисеринки пота. Все замерло в неподвижности. Ни единого звука, только едва слышно гудит кондиционер. Наоэ и Норико лежат, застыв, словно рыбы, сложившие плавники; не слышно даже дыхания…
Норико открыла глаза. Она чувствовала сильную слабость во всем теле. Наоэ спал как убитый. Тихонько сняв с себя его руку, Норико поднялась с постели и надела пижаму.
Одиннадцать часов. Не так уж и поздно, но гостиница погружена во мрак. Норико подошла к окну, приоткрыла штору.
Снег… Небо было чистым, когда они возвращались из ресторана. Значит, снег пошел после того, как они легли спать…
Указательным пальцем Норико провела по холодному стеклу, с удовольствием ощущая прохладу. Сыпавшиеся с черного неба хлопья растворялись во мгле; только около фонарей, в кольце света, снежинки кружились в замысловатом танце. Безмолвие. Иногда вдруг его разрывает визг тормозов – и снова пугающая тишина. Мелькнет на мгновение фигура одинокого путника – и тут же исчезнет за пеленой.
Наоэ так и не пошел к матери. Норико подумала, что он поступает нехорошо, но тут же забыла об этом. Другие мысли безраздельно владели ею.