Норико нечего было сказать. Она смотрела на женщину и чувствовала, что сердце постепенно оттаивает.
– Вы, должно быть, сердитесь на нас… Так уж случилось. Простите, если можете.
– У меня нет на вас обиды.
– Думаю, брат был бы рад это услышать… Норико не отрываясь смотрела на женщину. Тень снова пробежала по ее лицу, и Норико подумала: «Как же они похожи!»
– Он действительно бросился в озеро? – тихо спросила Норико.
– Позавчера к вечеру на озере нашли пустую лодку, в ней его пальто и письмо.
– Кто-нибудь видел его самого? Как он плыл в этой лодке?
– Нет. Никто не видел. – Женщина медленно покачала головой.
– Значит, это не точно?..
– Пятого января он поехал на озеро. Портье гостиницы видел, как брат спускался к берегу.
Запорошенная снегом узкая крутая тропа. Внизу огромное синее озеро. Березы отбрасывают тени на снег…
– В лодке было только пальто и письмо?
– Еще сигареты и спички.
Отплыв от берега, Наоэ курил. О чем думал в эти минуты? О болезни? О работе? О ней? Слезы душили Норико.
– Он просил позаботиться о вас. Кажется, ни о ком так не печалился, как о вас.
Норико никак не могла поверить. Сколько раз она пыталась проникнуть в его душу, но каждый раз он отталкивал ее. Норико никогда не предполагала, что есть на свете человек, который любит ее. Ей казалось, что Наоэ встречается с ней потому, что она удобна ему – и только.
– Брат очень хотел жить… долго хотел жить… – сквозь слезы проговорила женщина.
– Он написал об этом в письме?
– Нет. Но я знаю. Именно потому, что он об этом не написал ни слова. – Женщина достала из сумочки платок.
А Норико вспомнила, какие добрые у него бывали глаза. Может быть, ради этих мгновений она так беззаветно и любила его?
– Значит, вы тоже ничего не знали? О его болезни?
– Нет. Он ничего никому не рассказывал. Но мне почему-то всегда казалось, что он умрет именно так. Погаснет.
– Как «погаснет»?..
– Как бы вам объяснить… Он жил, не отбрасывая тени.
– И в детстве?
– Мне трудно сейчас вспомнить. Во всяком случае, он всегда был далек от нас, братьев и сестер, шел своей непонятной дорогой.
Норико сжалась в комочек, будто почувствовав спиной холодное лезвие. Острая тоска пронзила ее: мучительно захотелось увидеть Наоэ.
– Когда состоятся похороны? – спросила молчавшая до этой минуты Сэкигути.
– Родственники собирались вчера. А официально…
Смерть установлена, но останков нет и… торопиться нет необходимости. Вот разберемся с его вещами, вернусь в Саппоро, тогда и…
– Как только назначите день – сообщите, – попросила Сэкигути. – Приехать вряд ли удастся, но хоть цветы, телеграмму…
– Спасибо. А вы, Норико-сан, не приедете?
– Я?
– Дорогу и все расходы мы возьмем на себя.
– Нет, я…
– Кёскэ будет грустно, если мы соберемся без вас.
– Нет… – Норико подняла голову, посмотрела в окно: солнце заволокло облаками. – Нет, я… Я не могу поехать.
– Почему?
– Я очень, очень хочу поехать. Но боюсь…
– Боитесь? Чего?
– Боюсь ехать одна.
– Но мы же все будем там.
– Я… в себе не уверена.
Озеро Сикоцу недалеко от Саппоро. Если она поедет, ее потянет туда, где в ледяной воде лежит Наоэ. Это страшно. Но встреча была бы такой желанной!..
Когда гостьи ушли, сразу стемнело. Уже сутки у Норико ни крошки не было во рту, но есть не хотелось.
Она задумчиво постояла у окна. В клинике горел свет. Сейчас больные кончают ужинать, ставят посуду на тележку. Вон тот пациент, которому недавно удалили аппендикс, видно, увидел что-то смешное – хохочет, прижимая правую руку к животу.
Наоэ умер. Но, как и всегда, снова зашло солнце, снова наступила ночь… Как странно…
Норико подкрасила губы, собрала волосы в пучок, надела пальто и вышла на улицу. Мела поземка.
Идти было некуда. Норико пошла по Яманотэ, в сторону улицы Тамагава, откуда можно выйти к Икэдзири.
Она ни о чем не думала, ей просто хотелось смешаться с толпой. Ноги сами несли ее. Неожиданно Норико с удивлением заметила, что идет к Икэдзири. Нескончаемой рекой двигались по дороге машины, но они ей были не нужны. Лучше идти пешком, бездумно шагать вперед – тогда на душе становилось немного легче.
Ревели гудки, взвизгивали тормоза, мигали цепочки огней… Норико толкали, но она ничего не чувствовала. Куда они спешат? Почему злятся, если что-то мешает им? После смерти Наоэ…
В половине восьмого Норико подошла к дому. Белое здание со светящимися окнами казалось игрушечным домиком.
Норико вошла в вестибюль, вскочила в лифт. Когда Наоэ был жив, она всегда торопилась к нему. Пятый этаж. Теперь направо. Третья дверь от конца коридора.
Вчера вечером она тоже была здесь.
Норико нажала на звонок. Еще раз. Нет, никто не выходит. Но ведь сестра Наоэ сказала, что придет убирать квартиру. Наверное, уже ушла. Норико еще раз нажала кнопку звонка. Никого нет.
Ну что ж… Она вернулась к лифту.
Идя сюда, она знала, что Наоэ нет дома, просто хотела еще раз убедиться. Прийти одна. Но все равно он не вышел. Его нет. Теперь уже точно.
Норико вышла на улицу. Какой отвратительный ветер. Она брела, ссутулившись, немигающими глазами глядя прямо перед собой. Огни машин, реклама, свет в окнах слились в единое целое. Надо идти. Неважно куда. Идти. Идти. Только так можно убежать от тоски.
Вот и Яманотэ. Норико пересекла улицу и вышла на перекресток Догэндзака. Где-то здесь кафе «Феникс», где они много раз встречались с Наоэ. Толкнув стеклянную дверь, Норико вошла, села за второй столик справа. За этим столиком они ждали друг друга. Подошла официантка. Норико попросила кофе.
Десять минут девятого. В кафе вошла шумная компания. По углам сидят влюбленные парочки. Каждый раз, когда открывается дверь, Норико поднимает голову. Нет, не Наоэ.
Прошло около часа. Норико встала. Наоэ так и не пришел. Он больше никогда не придет в это кафе. И в этом она убедилась.
В небе от вечерних огней красноватый отсвет.
Засунув руки в карманы пальто, наклонившись вперед, Норико побрела дальше. Идти тяжело, каблуки высокие. Она никогда не ходила столько. Осталось чуть-чуть: пройти эту улочку – и клиника. А вдруг? Вдруг он где-нибудь тут?
Парадный вход уже заперт; свет в палатах погашен, горит только одно окно – комната медсестер, даже чья-то спина видна. Норико приостановилась и решительно направилась к черному ходу.
В амбулатории, в приемном покое, рентгенкабинете темно. Шаги Норико гулко звучат в пустоте.
Она остановилась перед операционной. В матовом стекле дверей отражается луна. Оглядевшись, Норико открыла дверь. Что-то коротко звякнуло – и снова тишина. И здесь никого нет. Дежурные сестры, наверное, смотрят телевизор у себя в комнате.
В центре облицованной белым кафелем комнаты операционный стол. Привычным жестом Норико включила свет. Миг – и, поморгав, вспыхнула бестеневая лампа. Точно яркое солнце. Норико прислонилась к столу и задумалась. Отопление выключено, но после долгой ходьбы тепло.
Перед операцией она всегда ждала Наоэ тут. Под этой лампой никто не отбрасывал тени. Люди без теней…
Наоэ надевал маску, халат, натягивал резиновые перчатки и принимался за работу.
Сейчас он войдет, увидит Норико, поздоровается кивком и коротко бросит: «Скальпель!» В то мгновение, когда она передаст ему скальпель, встретятся их сердца. Это должно повториться. Котится ночь, взойдет над землей солнце, начнется новое утро, и этот миг наступит. Не может быть, чтобы все в мире осталось как прежде, и только Наоэ не было в нем. Невозможно!
Замерев в ярком свете бестеневой лампы, Норико терпеливо ждала Наоэ.