Где-то вдалеке перекликались испуганные люди.
Для чего темнота? Чтобы прекратить резню? Но схватка продолжалась уже давно и, должно быть, сама собой прекратилась. Если годы надеялись прекратить убийства, почему не погасили свет сразу, как только вспыхнул бой? Или свет исчез по другой причине, из-за какой-то поломки в сложном механизме купола?
Сломанная нога пульсировала от боли. Эйрис расслабилась на жесткой сухой траве и продолжала размышлять. Если искусственный свет испортился оттого, что аппаратура гедов не приспособлена к таким пожарам, если СуСу проникла внутрь Стены потому, что гедийская аппаратура не рассчитана на безумства людей… если это действительно так, то гедов нельзя назвать непобедимыми.
Вдруг свет так же внезапно вспыхнул, как погас. Только много тусклее, чем прежде, — странное оранжевое свечение. В нем была какая-то вязкость, будто свет можно пощупать. Под этим непривычным огненным полусветом врофовая дорожка превратилась в змеящееся оранжевое зеркало. Деревья и кусты напоминали заросли кораллов на дне какого-то ядовитого моря. То с одной, то с другой стороны налетали слабые порывы ветра.
Эйрис услышала шаги за спиной и обернулась. К ней шел Келовар. Он крепко сжимал запястье СуСу. За Келоваром шагал еще один солдат. Рубаха и брюки Келовара чернели пятнами крови. Эйрис попыталась повернуть больную ногу и сесть.
— А, вот ты где, — без выражения произнес Келовар, не выпуская руку СуСу. Его глаза, неестественно светлые на закопченном лице, казались сверкающими клинками. По этой настороженной безучастности Эйрис поняла, насколько он сейчас опасен. Он превратился в бездумную машину для убийства, и Эйрис подумала, что он ни с того, ни с сего может либо убить ее, либо, наоборот, помочь ей, а выбор будет чисто случайным. Наверное, перед боем он выпил то снадобье, о котором упоминала Ондар.
Эйрис внутренне затрепетала, но голосу своему попыталась придать твердость. Любое проявление слабости может оказаться последним. Она должна вести себя так же уверенно, как та Эйрис, которую Он помнит и которую запретил трогать своим головорезам.
— Отпусти СуСу, Келовар.
Он послушался, толкнув девушку на землю. Надоевшая игрушка. В кулачке СуСу все еще сжимала прядь волос. Что думает об этом Келовар? Второй солдат посмотрел в сторону СуСу, потянулся было к ней, но, взглянув на Келовара, оробел. СуСу нырнула в кусты, но прежде чем она исчезла, Эйрис успела прочитать в ее глазах неподдельный ужас.
— Ты оказался прав, когда говорил о гедах, — начала Эйрис как можно спокойнее. (Интересно, спрятан ли в кустах врофовый передатчик? Слушают ли их сейчас геды?) — Я убедилась, что ты был прав, и знаю много такого, чего даже ты не знаешь.
— Вот как? — все так же безразлично спросил Келовар.
Эйрис заставила себя не смотреть на его окровавленный кинжал. Скольких человек он сегодня убил и жива ли Джехан? Кровь засохла у него даже в волосах, и липкие космы шевелились под резкими порывами ветра.
— Ты слышал Стену? Геды объявили, что нашли средство от чесотки. Но я вместе с ними искала это средство, и теперь поняла, что они знали, как ее лечить, но скрывали это от людей.
Что-то промелькнуло у него в глазах.
— Зачем?
— Предлог забрать заболевших к себе и держать взаперти.
— Мы и так у них взаперти.
Эйрис вспомнились первые дни в Эр-Фроу. Тогда он сказал ей: «Что нам стена высотой в десять человек? Деревья выше. Мы можем убежать, когда захотим».
— Там другое дело, Келовар. Там они рассудили людей по клеткам и… издеваются над ними. Делизийцев, солдат… Сколько солдат Калида оттуда не вернулось?
— Солдаты Калида теперь мои, — сказал Келовар уже не безразлично.
Человек у него за спиной вдруг усмехнулся. Эйрис покосилась на нож Келовара — ничего не могла с собой поделать — и с трудом поборола приступ тошноты. Правда, Калид мог погибнуть в бою… Лучше не спрашивать.
— Ладно, сколько там пропало твоих солдат? И сколько осталось?
Он задумался.
— Келовар, кто победил?
— Ничья.
— А кто начал?
— Горожане восстали против легионеров и солдат. — Его губы скривились в улыбке. Ему доставляло удовольствие вспоминать о сражении. — Но хватило их ненадолго.
— Солдаты… твои солдаты внутри Стены. Я могу помочь тебе вызволить их.
— Как?
Эйрис не собиралась посвящать его во все. Келовар вызывал у нее отвращение, страх, головокружение, но это сейчас неважно, нужно торговаться, и торговаться упорно. — Геды пустят меня внутрь Стены.
— Почему?
— Я работала с ними. Те, кто продолжал занятия, получали специальный сигнал. Дахар, Лахаб и я. Я могу войти туда.
— А джелийцы? — быстро спросил солдат.
— Они уже там. Лахаб отправился к джелийским солдатам. Он их освободит.
— Ты занималась этой «работой» не только с гедами, но и с обоими джелийцами, правда, Эйрис? С их первым лейтенантом. На самом-то деле его не выгнали? Они распустили эти слухи для нас. А ты им помогала.
Эйрис мысленно чертыхнулась. Ондар. Если Ондар рассказала Келовару о Дахаре или просто намекнула Кариму… Успела ли она это сделать и захотела ли?
Эйрис заставила себя просмотреть прямо в глаза Келовару.
— Нет. Я никогда не помогала Джеле. Я работала с гедами. И потому могу попасть внутрь Стены. Ты хочешь освободить своих солдат, Келовар? Ты хочешь туда попасть?
— Сначала скажи, почему ты это делаешь?
Она вспомнила, как он растоптал ее первое, еще неумелое изобретение, вспомнила его ревнивое презрение к ее работе и с изумлением обнаружила, что в этот смертельный торг можно добавить и правду. Такую правду Келовар с радостью примет.
— Геды предали меня. Они учили нас, но никогда не говорили, для чего. А сами попросту добивались нашего доверия. Я верила им до тех пор, пока они не начали хватать людей и испытывать на них… Они собираются взять нескольких человек к себе на космический корабль, на котором прилетели к Кому, и мне кажется, Келовар, я догадалась, зачем… — Эйрис запнулась и невольно подумала: «А Дахара вновь втянули в предательство сограждан». Она судорожно перевела дыхание. Ей не следует показывать Келовару, свое замешательство, нельзя расслабляться ни на секунду.
Келовар изменился в лице, тихо бросил несколько слов солдату, который тут же удалился. Опустившись на корточки возле Эйрис, Келовар холодными липкими пальцами коснулся ее щеки. Это была ласка.
Она ошиблась, поняла его превратно. Он предпочитал видеть ее слабой, с самого начала хотел считать такой, и тот, в кого он теперь превратился, еще испытывает нежность к ее слабости. Эта нежность пугала. Он хотел видеть ее слабой, чтобы чувствовать себя сильным. Эйрис невольно съежилась.
— Ни один мерзавец-гед никуда тебя не заберет, Эйрис.
От него пахло дымом пожарища и кровью. Она заставила себя смотреть на него.
— Отнеси меня к Стене, Келовар. Я не могу ходить и не могу сражаться.
— А тебе-то зачем?
— Чтобы удостовериться в их лжи. А ты освободишь своих солдат. Это… сделка.
— Нет. Союз.
Она не отвела глаз и подтвердила его слова:
— Да, союз. Как «Кридоги».
— Я говорил им, что ты все еще делизийка. Я говорил это Кариму и Урве и… и всем. — Он приблизил свое лицо к ее лицу, но не для того, чтобы поцеловать, а чтобы вглядеться в ее глаза. Эйрис выдержала взгляд, и Келовар улыбнулся неожиданно робкой улыбкой, казавшейся зловещей на его залитом кровью лице.
— Я говорил Кариму…
— Стоять! — раздался голос.
Эйрис почувствовала, как Келовар вздрогнул. Его рука рванулась к оружию, но он сдержался. Лицо солдата посерело от бешенства. Эйрис поняла, почему он не шевелился: к его шее было приставлено острие кинжала; кожи касался красный парализующий лоскут.
— Насилие или любовь? — спросила Джехан.
Эйрис взглянула на сестру-легионера.
— Итак, что стряслось на этот раз, Эйрис? Эта, — Джехан кивнула на СуСу, — говорит, что тебя хотят изнасиловать, но я в этом сомневаюсь. Я слышала, будто ты можешь попасть внутрь Стены, а мне говорила совсем другое… Если солдат тебя насилует, я убью его, и ты отведешь меня к Талот. Если он твой любовник, я его парализую, ты отведешь меня к гедам — или он умрет. Что выбираешь?