Он с упоением скупал в магазинах всевозможные приспособления, освободил одну из комнат, разложил на полках краски и кисти. Наконец, когда всё было готово, Ян, нацепив на голову берет, взял в руку кисть, обмакнул в краску, провёл по холсту и... ничего не произошло. Он просто не умел рисовать. Человек на его холсте получился похожим на сделанное из палок пугало. Он стоял на грязно-жёлтом поле, а на заднем фоне неровной линией маячили расплывчатые силуэты сосен. В небе плыли серые облака с широко раскрытыми глазами и уродливо изогнутым ртом.
Ян понял, что его картина не имеет ничего общего с творениями прославленных мастеров. Но всё же ему очень хотелось стать богатым и знаменитым. И он нашёл выход. В разговорах со знакомыми и не очень людьми Ян между делом рассказывал о новой современной живописи, для которой не важно сходство с реальными предметами, а те, кто ругает новых живописцев, всего лишь глупые отсталые люди. Один друг Яна написал хвалебную статью в журнале, другой — организовал его выставку. После этого стало неудобно и стыдно ругать картины, сюжет которых не мог разгадать никто, даже сам художник. И только самые смелые и независимые люди называли творчество Яна тем, чем оно и являлось — бездарной мазнёй. Но их, к сожалению, меньшинство.
Внезапно сестра замолчала. Я оглянулся. За моей спиной, в глубине вокзала, стояла старуха. Раскрыв рот в беззвучном плаче, она тянула к нам руки. Седые пряди, выбившиеся из-под платка, молочно-белые зрачки — это была она, «ведьма» с нашего двора, вечная плакальщица, проклявшая город.
Я открыл рот, но кто-то словно сжал мне горло. Захлёбываясь в беззвучном крике, я сделал шаг назад, потом ещё один, и ещё... пока не врезался во что-то большое и мягкое. Тётя Марта.
- Зачем ты туда полез? - закричала она, переходя на фальцет. - Весь в пыли, в паутине! Поезд уходит, а он пропал!
Тётя потащила меня к выходу, едва не оторвав мне руку. Я обернулся. Тёмный угол был пуст. Никакой старухи не было и в помине. И только бледное лицо сестры говорило о том, что мне не померещилось.
ГЛАВА 7.
Снежная буря за окном стихает. Белая мгла медленно опускается на землю, расплываясь по окрестностям. На детской площадке драка. Трое мальчишек лет десяти стащили с качелей четвёртого и, повалив его на землю, исступлённо пинают ногами. Я открываю окно. В кухню врывается колючий морозный воздух.
- Отошли от него! Живо! - меня опередили. Соседка грозит тростью с дальней лавочки.
Мальчишки бегут прочь. Пострадавший с трудом поднимаясь, проводит по лицу рукой. Я чувствую медный запах крови прежде, чем красная струйка проявляется на светло-серой варежке.
Год назад в классе у Лики разразился скандал — избили новенькую. Широколицая, с необычным разрезом глаз девочка оказалась слишком тихой и скромной для шумного 5 «Б».
- Много о себе воображала, ходила, задрав нос. Вот и получила, - шептались в школе. Директор Анна Николаевна сокрушённо вздыхала: «Не нужно было им приезжать из своей Якутии. У нас жизнь другая». Родители девочки, потерянные и ничего не понимающие деревенские жители, сидели с недоумевающим видом, не зная, что делать — кричать, добиваясь справедливости или довериться администрации школы.
Лика рыдала:
- Я ничего не делала! Только смотрела! Даже на телефон не снимала!
- Почему ты за неё не заступилась? - я не осуждал, просто хотелось понять.
- А ты знаешь, сколько их? Хочешь, чтобы и меня так?
- Не хочу. Просто это как-то неправильно.
- Да я не виновата! Не виновата! Всегда ты так! Ничего не понимаешь! - Лика убежала, ища защиты у матери. Приходится признавать, что я не могу с ней ладить. А с кем, вообще, я сумел поладить в своей жизни?
У тёти Марты было шестеро детей. И не с одним из них я не смог подружиться. Анечка была слишком маленькой, близнецы — чересчур правильными и сосредоточенными на собственном маленьком мирке, не принимающем посторонних. А трое старших создали мой персональный ад. Руководил ужасной троицей Тигран.
В первый же день он приказал братьям испытать меня, схватив за ноги и перекинув через перила лестницы, ведущей на второй этаж. Я висел вниз головой, умирая от страха, а Тигран внизу трясся от смеха, приговаривая: «Не страшно тебе? Ни капельки не страшно?»
Старший братец оказался заботливым — велел расстелить на полу одеяло и накидать несколько подушек.
- Какой хорошенький мальчик! - повторял он. - Жалко будет, если он сломает ручку или ножку. Боишься сломать ручку, мелкий?
Я замер, боясь пошевелиться. Горло запечатал огромный ком, мешающий говорить. Я сложил руки на груди и приготовился умирать.
-Ладно, - смилостивился Тигран. - Тащите его обратно! А то ещё описается от страха!
Братья потянули меня вверх, и я перепугался пуще прежнего, задёргался и, высвободив одну ногу, ударил ей прямо в челюсть одного из братьев. Мгновение — и я уже на полу.
- Больно? - Тигран участливо заглянул в лицо, пощупал бока. - Ничего не сломал?
От его осторожных прикосновений я захихикал. Тигран обиженно отвернулся.
- Притворяется! - фыркнул он.
На самом деле было ужасно больно, но руки и ноги, к счастью, остались целы.
- В следующий раз матрас положим, - распорядился Тигран, наблюдая за моими неуклюжими попытками встать.