Безмолвное сияние на миг резануло по запорошенным глазам, казалось, следом должен разразиться гром, но вместо этого запела яростную песню волшебная сталь неведомого Джавайна. К нему тянуло тайно сердце, и он, как путеводная звезда, как маяк во тьме кромешной, звал к себе и говорил к душе. И как тогда рука вдруг обрела вновь твёрдость, и быстрые потоки силы потекли по изнемогшим мышцам, и Лён поднялся, как тогда, над перепаханной землёй холма, как будто крылья выросли из его плеч, и вознёсся, как крылатый ангел мщения с пламенеющим в руке мечом.
— Убить! — твёрдо повелел он и кинул белую молнию Джавайна в истерзанную, но живучую тролльчиху.
Сияющая полоса одним ударом рассекла чудовищное тело грау.
— В лимб! — пронзительно крикнул Лён, испытывая к этой твари такую ненависть, что сам готов был волочь её в мир проклятых навеки душ.
Короткий вскрик, и чудовище распалось на две части, обе засмердели, быстро сворачиваясь в кожурки, и вот на месте Ленды больше нет ничего.
Он вскочил на край ямы, встрепанный, растерзанный, покрытый грязью, кровью грау, собственными ранами. Дикими глазами он смотрел вдаль, пытаясь понять: изменилось ли что со смертью Ленды. Где князь, где тролльчиха? Не видно ничего.
Тогда он бросился опять в яму и израненными, болящими руками стал разгребать плотно спрессованный завал. Спасибо Ленде — она так постаралась, а то бы легко раскопала.
О, до чего же всё медленно! Руки, руки, вам не взять эту утрамбованную каменной крошкой массу! Гранитэль, умоляю, помоги…
Оглушённый от боя, беспомощно царапал он камни разбитыми в кровь пальцами, барахтался на дне ямы, покрытый грязной кровью грау. Ах, если бы он был Румистэль — тот, настоящий! Тот воин с беспощадным взором, непобедимый сын эльфийского народа. С чего он взял, что Румистэль — эльфийский принц?.. Не знаю, не знаю, мне всё равно… Перстень, ну почему ты не хочешь признать меня?…
— Я, Румистэль, приказываю… — едва шепчут искусанные губы.
Немеющие пальцы натыкаются на что-то, глаза не видят — что именно. Грязными кулаками Лён протирает веки, чувствует, как режет глаза. Нет защиты — гол и беспомощен.
Сквозь кровавую пелену видит, что в руке его Перстень Гранитэли. Вспомни меня, принцесса… мы были с тобой друзьями.
— Я, Румистэль, приказываю!
Забыв о боли в глазах, он видит, как рассыпается прахом ближайшая гора, свалившаяся с неба, как наковальня. Растаяла вторая — как не было её. Опять равнина — чёрная, грязная, разворошенная, вся в ямах и буграх. Где река, где каменное плато на том берегу — нет разницы, всё стерто. В небе чёрные тучи — застыли, свесив вниз лохмотья, как будто раздумывают.
Вот медленно редеет, расходится густая пелена, в прорехи просачивается свет, и открывается жуткая картина разгрома — всё изломано, стерто, как будто громадный астероид упал на землю и перепахал её.
Лучи солнца словно разгоняют тучи, и вот их нет, остался только чёрный столб посреди арены страшной битвы — он медленно и неуверенно колеблется, словно растерялся.
В верхней части столба прорезается огромное лицо, похожее на физиономию Бакиды. Провалами на месте глаз, бездонными грязными норами смотрит она на дивоярца с огромной высоты.
— Убил мою девочку, да? — гремящим голосом спрашивает она, продолжая колебаться туда-сюда.
Князя Финиста нигде не видно.
— И после этого думаешь остаться жить? — спросила тролльчиха, и голос её крепчал.
— Ты думаешь, одна любовь способна управлять кристаллом? — зловеще продолжила она.
— Нет, ты ошибся, дивоярец!! — прокричала грау, — Ненависть тоже сила! Ради моей дочери я не пощажу Селембрис!
А в следующий миг столб растёкся широко-широко, как будто превратился в кипящий вал, и тот двинул на Лёна, разинув пасть километров в сто, а из пасти бешено сверкали глазки. Вся эта махина со скоростью ураганного ветра летела на дивоярца, и было это пострашнее Ленды.