— Лети и посмотри, — бросил Паф из-под руки.
Полёт над восточной половиной Сильвандира показал ужасную картину. Многочисленные деревни и малые городки выглядели так, словно шла война. Дома и крестьянские хозяйства горели, по проселочным дорогам шли разрозненные кучки беженцев, на большой же дороге они сливались в сплошной поток. По обе стороны от колонн беженцев носились лёгкие всадники в мундирах королевской гвардии. То и дело ломались экипажи, их оттаскивали на обочины, чтобы не мешать движению, но заторы были неизбежны. Сверху был слышен многоголосый шум, крики, ржание лошадей, грохот сталкивающихся телег. Многие шли пешком, только с узлами за спиной. Многие вели с собой животных — коров, овец, коз. Бегали вокруг и истошно лаяли собаки — Лён догадался, что их с собой не взяли, и животные бежали следом за хозяевами, не понимая, отчего их бросили.
Он взял направление на юг — туда, откуда наступала зона наваждения.
На отдельно стоящем хуторе было какое-то движение. Огороженный постройками двор, амбар и просторный, но пустующий выгул для скота. Небольшое, но хорошее хозяйство. Сверху видно как выносят и грузят на телеги узлы, ящики. Всё, конечно, вывезти не удастся — всего-то две лошади запряжены в подводы. Но позади хутора стоят в ряд ещё несколько лошадей, и чепраки у них, как рассмотрел сверху зоркий дивоярец, цветов королевской гвардии.
Солдаты заставляют крестьян покидать своё хозяйство, а сами те ни за что не тронутся с места, будут упорствовать и надеяться, что их забудут. Почти везде так. Наверно, ни одно переселение не происходит без таких драм. Плачут дети, доносятся мужские голоса. Делать здесь было дивоярцу нечего — он не может помочь этим людям. Разве время сгладит этот шок. И тут он увидел, в чем причина крика.
Из дома вышли два человека в синих мундирах гвардейцев. Каждый нес по мешку на плече. На гвардейцев кидалась с руганью женщина, а за подол её цеплялись ребятишки. Лён мигом сообразил, что видит сцену разбоя: вместо того, чтобы помогать переселенцам, солдаты грабят их. Но есть ли смысл оставлять добро, если оно всё равно достанется в пищу либо огню, либо мародёрам. Солдаты, видимо, тоже так думали, а у хозяев хутора было иное мнение.
Лён снизился и сошёл на землю за постройками. Войдя распахнутыми воротами внутрь двора, он увидел настоящую картину мародёрства. В вещах, собранных беженцами, рылись солдаты. И было их тут не два, а человек семь, если ещё кого-то не было в доме.
— У нас больше нет ничего! — кричала женщина в то время, когда в сарае раздавались стоны. — Всё отняли!
— Где деньги?! — орал на неё рядовой гвардеец, — За скотину выручила деньги!
— Нет, нет! — вопила несчастная, за юбку которой с рёвом цеплялись два малых пацана. — Нам жить будет не на что! Пожалейте детей!
— Пали давай всё вместе с отродьем! — выскочив из сарая, заорал другой гвардеец. — Всё равно всему гореть!
Он схватил факел и хотел бросить в сарай с сеном, но наткнулся на незнакомца.
— Зачем жечь? — вкрадчиво спросил высокий молодой мужчина, одетый не по здешней моде.
— Приказано, — быстро ответил гвардеец, оглядывая незнакомца и соображая, что он тут тоже не случайно.
— Ограбили! Изнасиловали! Отца убили! — рыдала растерзанная и избитая женщина, — Мужа сжечь хотят. Деньги требуют за скотину! А самим жить на что?!
Гвардейцы стали переглядываться и стягиваться в круг вокруг незваного гостя.
— Вас грабить посылали? — решил обратиться к совести служивых Лён.
В ответ — ухмылки и наглые взгляды. Мужики чувствовали себя в безопасности — их много, а он один, и вокруг никого, кроме этих крестьян, которым, кажется, всё равно уже никуда не уйти.
— Разве вы присягу королю не давали? — спрашивал наивный дивоярец.
На это раздался смех: какая там присяга королю, когда власть меняется. Вот-де новому королю и присягнём.
Женщина притихла, прижимая к себе двоих детей: она поняла, что незнакомец бессилен чем-либо помочь, а, скорее всего зря влез в свару.
— Мы тоже люди, — вдруг выступил один из солдат, молодой ещё совсем, почти мальчишка, — нас от дома оторвали на службу, а теперь мы не накопили ничего — с пустыми руками идти в чужую страну?
— Резонно, — с юморком подтвердил более взрослый, но с таким циничным взглядом, — лошади нынче в цене.
Он замахнулся факелом и хотел бросить его внутрь сарая.
— Стой! — тихим, но страшным голосом сказал ему дивоярец.
Солдаты захохотали, предвкушая новое удовольствие от избиения этого наивного идиота, верящего в справедливость и присягу.