Совсем не так им вручат эти изумительные мечи, тихо переливающиеся лунным светом, от которого всё помещение хранилища было заполнено мерцающим сиянием — необыкновенно и волшебно! В этом месте царила тайна, и Лёна дрожь взяла от необыкновенной силы, звучащей в голосе простоватого Турайка. Возможно, это допущение в святая святых дивоярских кузнецов есть самый больший почёт, который только могут оказать эти таинственные умельцы.
Товарищ взял с отдельной полки одиноко лежащий меч в изумительных по красоте ножнах, украшенных драгоценными камнями, и бархатной салфеткой бережно смахнул невидимые с них пылинки.
— Потом, когда он себя проявит в деле, — любовно сказал Турайк, нежно гладя сияющую сталь, — ты дашь ему имя. Это будет твоя и его тайна — никому не говори как ты назвал свой меч.
В голосе молодого кузнеца как будто пели скрипки — так ласково и душевно он говорил о лунной стали, как будто пел песню возлюбленной своей. О, да, это действительно была тайна, скрытое от всех непосвященных общение с душой металла, животворение и волшебство!
— Дай правую руку, Лён, — сказал Турайк, беря его за ладонь и накладывая на рукоять меча.
Тонкий долгий звон наполнил всё помещение, когда рука Лёна, поверх которой лежала широкая ладонь Турайка, коснулась оружия. Одновременно молодой мастер оружия запел странную мелодию на незнакомом языке, и меч подпевал ему. Странные вибрации пронизали ладонь молодого магистра — не так, как когда-то это было с его мечом Джавайна, тот как будто поил своего владельца силой, а этот словно узнавал его, записывал в себя явные только одному ему приметы хозяина.
— Он знает, что у тебя есть ещё один меч, — сказал Турайк, — ты никогда не должен обнажать оба сразу.
— Почему?
— Потому что твой первый меч не наш, — странным голосом ответил мастер — как будто осуждал товарища.
Его меч Джавайна, который все называли дивоярским — не дивоярский?!
— Турайк, откуда ты это знаешь? — севшим голосом спросил Лён, до того он был поражён внезапной правдой, в которой отчего-то нисколько не сомневался.
— Я говорю с лунной сталью, — просто ответил тот.
— И что она говорит?!
— Твой меч эльфийский, и я не знаю, откуда ты его взял, а спрашивать не буду.
— Мне дал Гомоня!
— Его дело, — кратко ответил неразговорчивый Турайк, явно давая понять, что разговор окончен.
Едва они покинули помещение хранилища, как тут же встретили старшего мастера дивоярских кузнецов. Кряжистый, как его ученик, с широкими плечами, бородатый, он уже ждал молодого магистра возле наковальни, перед вечно горящим горном с драконьим огнём. Он велел Лёну обнажить новое оружие и положить его лезвием на наковальню.
— Клянись, — прогудел он низким басом, — что никогда не обнажишь оружие против своих братьев-дивоярцев!
— Клянусь! — твёрдо сказал он.
Турайк проводил его до выхода из святилища кузнецов, и Лён не устоял перед тем, чтобы задать товарищу мучающий его вопрос — кому как не волшебникам-кузнецам знать это?!
— Скажи, Турайк, что бывает с теми, кого сражает дивоярский меч?
— Они умирают, — удивлённо ответил тот.
— А куда попадают их души?
— Н-не знаю… — ещё более удивился молодой кузнец.
— Я где-то читал, что лунная сталь отправляет души убитых ею прямо в лимб, — схитрил Лён.
— Нет, что ты! — помотал кудрями Турайк, — Вовсе нет! Наши мечи такого не делают!
— Тогда что такое Каратель?! — в отчаянии что-либо узнать о своем таинственном мече воскликнул Лён.
— Я первый раз слышу такое имя для меча, — признался Турайк, Но я ведь ещё молодой мастер, я не все книги прочёл и не всю историю знаю. Я поищу что-нибудь, спрошу у учителя.
Лён уже пожалел о вырвавшихся к него словах. Может, и не стоило втягивать в это Турайка. Но члены Совета всё равно знают, что у него Каратель, а вот что это значит — тщательно умалчивают.
Прощание с товарищами было недолгим — их же не в ссылку отправляют! Паф уже знал, что ввиду особенностей его правления он не сможет в течение следующих пяти лет встречаться со своими однокурсниками, к которым привязался за этот год, а также со второкурсниками, которые уже считали его за своего — никто из магов не должен посещать короля Алая, чтобы не создать впечатления, что при дворе Сильвандира что-то затевается — в народе королевства и без того гуляют слухи, раздуваемые герцогом и его кликой.
Лён откровенно побаивался не справиться, а Паф, или Алай Сильванджи, как следовало его теперь называть, держался уверенно — вот в этом сказывалось его благородное происхождение.