— Да, конечно же понимаю, но денег у меня нет.
Лично мне такой ответ показался абсолютно здравым и разумным, однако у него он почему-то вызвал сильнейшее раздражение: глаза вдруг резко сузились до щелочек, и какой-то момент мне казалось, майор вот-вот запустит мне в лицо своим бокалом с недопитой ракией. Но нет, на этот раз вроде бы обошлось. Он глубоко вздохнул и, чуть помолчав — видимо, стараясь успокоиться, — сказал:
— Послушайте, вам ведь уже за пятьдесят, а вы, судя по всему, так ничему и не научились. До сих пор судите людей по своим абсурдным меркам. Неужели вы искренне верите в то, что меня и моего начальника можно купить? Или, если такое, допустим, возможно, что у вас хватит сил и средств это сделать?
У меня на кончике языка конечно же вертелся простой ответ, что это зависело бы от запрашиваемой им или ими цены, но, раз уж он занял такую позицию, с ним лучше не спорить. Тем более возражать! Особенно в столь чувствительной для всех начальников области…
Майор закурил сигарету, а я, воспользовавшись естественной паузой, позволил себе отпить из моего бокала немного ракии.
— Ладно, проехали, — видимо окончательно успокоившись, деловито продолжил Туфан. — Надеюсь, теперь вы несколько лучше понимаете ваше положение. Или, точнее говоря, отсутствие какого-либо положения. Итак, вернемся к истории, которую вы поведали коменданту таможенного поста до своего ареста.
— Сэр, каждое слово, сказанное мной вашему коменданту, чистейшая правда.
Он снова открыл папку:
— Вообще-то все сказанное вами представляется в высшей степени сомнительным. Ну что ж, давайте посмотрим… Итак, вы заявили, что некий американец по имени Вальтер К. Харпер попросил вас за определенную плату — точнее, за сто американских долларов — перегнать автомашину марки «Линкольн», принадлежащую некоей фрейлейн Липп, из Афин в Стамбул. Вы согласились, так ведь?
— Да, так.
— Причем согласились даже несмотря на то, что ваш паспорт был, мягко говоря, не совсем в порядке?
— Сэр, тогда мне даже в голову не пришло, что он давно просрочен. Ведь последний раз я пользовался им несколько месяцев тому назад. А дело было крайне срочным. Все пришлось делать буквально за несколько часов. У меня едва хватило времени упаковать дорожную сумку. К тому же все прекрасно знают — поездки с просроченными паспортами далеко не такая уж редкость. Спросите любого в международном аэропорту, и они охотно вам подтвердят это. Вот почему паспорта у пассажиров всегда проверяют еще при взвешивании багажа. Чтобы избежать возможных проблем или даже осложнений там, уже на другой стороне границы. А в случае со мной на греческой стороне паспорт практически никто и не проверял. Просто мельком на него взглянули, и все. Зачем? Я же выезжал из страны. И значит, их уже совершенно не интересовал.
Внимательно меня выслушав, Туфан чуть подумал, затем кивнул:
— Да, такое конечно же вполне возможно, и к тому же у вас имелась достаточно весомая причина не думать о просроченной дате в вашем паспорте. Египтяне в любом случае не собирались его продлять. Таким образом, данное объяснение, по-моему, в общем-то приемлемо. Что ж, хорошо, тогда пойдем дальше. — Он снова опустил глаза в раскрытую папку. — Вы сказали коменданту, что подозреваете этого Вальтера Харпера в нелегальной перевозке наркотиков, так?
— Да, так.
— Настолько, что даже попробовали проверить всю машину после того, как выехали из Афин?
— Да, настолько.
— И тем не менее, все-таки решили продолжить поездку…
— Да, поскольку мне за нее обещали сто, целых сто американских долларов.
— Это была единственная причина?
— Да, единственная.
Он покачал головой:
— Нет, так у нас дело не пойдет.
— Но, сэр, я говорю вам чистую правду!
Майор вынул из папки какую-то бумажку.
— История вашей жизни отнюдь не внушает большого доверия.
— Испортить человеку репутацию легче легкого, сэр.
— Да нет, скорее всего, вы сами ее заслужили. Собственно, наше досье на вас началось еще в пятьдесят седьмом. Тогда вас несколько раз задерживали за различные мелкие прегрешения, но оштрафовали только за одно. Остальные полиции доказать не удалось.
— Все эти задержания были надуманными с самого начала.
Не обратив на мою ремарку ни малейшего внимания, Туфан тем же самым тоном продолжил:
— И тем не менее, на всякий случай мы запросили Интерпол, и что бы вы подумали? К нашему глубочайшему удивлению, материалов на вас там оказалось более чем достаточно. Например, им известно, что в свое время вы занимались ресторанным бизнесом…
— Да, у моей мамы был собственный ресторан в Каире. Это что, преступление?
— Владение — нет, а мошенничество — да. Ваша мама владела этим рестораном только частично. Но когда она умерла, вы продали его, уверив покупателя в том, что владеете им полностью. Хотя имелось еще два законных акционера. Тот покупатель обвинил вас в мошенничестве и подал на вас в суд, но, после того как полиция позволила вам переоформить сделку должным образом, он с готовностью забрал свое заявление обратно.
— Но тогда о существовании этих двух законных акционеров я даже и не подозревал, сэр. Моя мама никогда, ни разу не говорила мне, что продала часть своих акций…
И это было чистейшей правдой. Да, действительно, вина за все последующие неприятности и проблемы лежала целиком и полностью на маме, и только на маме! Да простит ее Господь…
— Далее, — невозмутимо продолжал майор Туфан. — В 1931 году вы купили партнерскую долю в небольшом издательском бизнесе в Каире. С внешней стороны он вроде бы занимался распространением иностранных журналов и различных периодических изданий, но на самом же деле настоящим делом этого, с позволения сказать, «бизнеса» было производство порнографии, которая затем активно распространялась на испано- и англоговорящих рынках. Вот это и было в то время вашим самым настоящим бизнесом.
— Нет, нет, сэр, все это было совсем не так…
— Данная информация поступила к нам от Скотленд-Ярда через Интерпол в пятьдесят четвертом в ответ на наш запрос, связанный с криминальным расследованием, проводимым нью-йоркской полицией. Из чего, естественно, следует, что Скотленд-Ярд следил за вашей, с позволения сказать, деловой активностью далеко не первый год.
Поскольку выражать возмущение или проявлять признаки гнева в моем положении было бы по меньшей мере глупо, я сдержанно, но с достоинством заметил:
— Знаете, сэр, я долгие годы публиковал, а иногда и писал весьма серьезные материалы для целого ряда журналов литературного плана. Иногда мои труды, возможно, были несколько смелыми, даже вызывающими, в силу чего нередко запрещались различными цензорскими властями. Но позвольте вам напомнить, сэр, что романы «Улисс» и «Любовник леди Чаттерлей», которые в свое время запрещались теми же самыми властями как порнографические или непристойные, сейчас считаются высококлассными художественными произведениями искусства и свободно продаются в любом книжном магазине.
Майор, в очередной раз проигнорировав мое, казалось бы, совершенно справедливое высказывание, снова углубился в папку с моим досье.
— Далее. В январе пятьдесят пятого вас арестовали в Лондоне за попытку продать партию различных порнографических и непристойных изданий, среди которых, в частности, была книга под названием «Только для мужчин» и периодический журнал «Магия очарования». И то и другое было издано вашей египетской компанией. Тогда вас обвинили только в незаконном провозе и распространении этой мерзопакостной продукции. Причем во время суда вы даже не упоминали об их литературных достоинствах, а вместо этого признали себя виновным. За что и были приговорены к двенадцати месяцам тюремного заключения.
— Тот суд был не более чем пародией на правосудие.