— Меня куда больше волновал обратный путь, сэр. Мне казалось, когда он поймет, что я догадался об истинной цели этой поездки, ему придется доплатить мне за риск.
Майор с улыбкой откинулся на спинку стула:
— Но ведь вы, кажется, согласились на сто долларов еще до того, как все это с вами случилось, разве нет? Иначе вам не пришлось бы обыскивать машину, едва выехав из Афин. Суть проблемы, надеюсь, просматриваете?
— Суть-то я, конечно, просматривал, сэр, вот только не видел, как из нее выбираться…
Он неторопливо прикурил очередную сигарету.
— Может, хватит, Симпсон? Ведь всего несколько минут назад вы вроде бы уже начали как бы выбираться из мрака ночи к свету дня. Так почему бы вам этот процесс не продолжить? Не довести его до логического конца? Поскольку либо вся ваша история от начала и до конца сплошная ложь, либо вы утаиваете что-то одно, но очень важное. Тогда неизбежно возникает вполне естественный вопрос — интересно, что именно? Ведь я, сами понимаете, все равно все узнаю. Рано или поздно, но узнаю, уж поверьте. Так что и вам, и мне будет только легче, если вы перестанете юлить вокруг да около и скажете мне все как есть. Прямо сейчас…
Свое поражение я обычно признаю легко и сразу. Поэтому, выпив для храбрости еще немного ракии, я сказал:
— Ладно, будь по-вашему. Все дело в том, что с ним у меня тогда было не больше шансов, чем сейчас с вами. Он просто-напросто заставил меня пойти на это с помощью самого вульгарного шантажа.
— Какого? Чем именно он вас шантажировал?
— Скажите, у вас с Грецией есть договор об экстрадиции?
— Это не имеет никакого значения. Я ведь, как вам, очевидно, прекрасно известно, совсем не из полиции.
Так мне все-таки пришлось рассказать ему об этих чертовых дорожных чеках.
Внимательно, ни разу даже не перебив, он меня выслушал и молча кивнул. Затем встал, подошел к двери, которая почти сразу же после его стука открылась, и отдал несколько отрывистых приказаний.
Я был абсолютно уверен, что допрос закончен, что со мной все ясно и что теперь он отдает приказание охранникам увести меня в тюремную камеру, поэтому быстро допил свою ракию и торопливо сунул спички в карман — а вдруг мне повезет и их не отберут?
Впрочем, тут я, оказывается, тоже ошибся. Закончив говорить, майор Туфан закрыл дверь и… вернулся.
— Не волнуйтесь, я всего лишь приказал принести нам что-нибудь более съедобное, — пояснил он и, не остановившись у стола, прошел прямо к телефону, висящему на стене.
Я прикурил сигарету и незаметно положил спички на стол. По-моему, майор ничего не заметил. Он требовал немедленно соединить его с каким-то номером в Стамбуле. Затем повесил трубку, вернулся к столу и сел на стул.
— Ну а теперь, Симпсон, расскажите мне все, что помните об этом вашем мистере Вальтере Харпере. Причем как можно подробнее.
Я начал было снова все пересказывать с самого начала, но теперь его, судя по всему, интересовала не только и не столько суть, сколько подробности и детали.
— Итак, вы утверждаете, что он говорил как немец, проживший в Америке минимум несколько лет. Скажите, а когда конкретно вы пришли к такому выводу? После того как услышали, что он говорит по-немецки с тем человеком в гараже?
— Нет, сэр. Тот разговор лишь подтвердил мои подозрения.
— Скажите, если бы вы вдруг услышали, как я совершенно свободно говорю по-немецки, то могли бы с уверенностью утверждать, что это мой родной язык?
— Нет, сэр, конечно, не мог бы.
— Ладно. Тогда попробуем вот что: вы, случайно, не помните, как, например, он произносил по-английски… ну, скажем, слово «позже»?.. Помните? Отлично. Тогда попробуйте воспроизвести это.
Что я честно и попробовал сделать. Внимательно выслушав мои потуги изобразить все как можно натуральнее, он, к моему глубочайшему удивлению, сказал буквально следующее:
— А знаете, немецкий согласный звук «з» несколько ближе к переднему ряду, чем вы только что произнесли, но зато турецкий, правда только перед определенными гласными, звучит почти совсем как английский. Таким образом, если бы вам сказали, что у этого человека турецкое происхождение, вы могли бы усомниться в этом?
— Вообще-то нет. Если бы, конечно, кто-нибудь это подтвердил. Но ведь Харпер совсем не турецкое имя!
— Наверное. Но с чего бы это оно вдруг стало немецким?
— Ну а если это всего-навсего исторически англизированный вариант немецкого «Хиппер»?
— Или, скажем, несколько англизированный вариант Харбака? — Туфан равнодушно пожал плечами. — Вообще-то это может быть чем угодно. Скорее всего, так оно и есть. Хотя лично меня в данном случае интересует только одно: может ли этот человек быть турком?
— Из-за недавно упомянутых вами политических аспектов?
— Безусловно. Гранаты со слезоточивым газом, боевые гранаты, дымовые шашки, шесть пистолетов, шесть полных боекомплектов патронов к ним… Да с таким вооружением группа из шести решительно настроенных и профессионально подготовленных человек может очень много добиться, это уж точно! А у нас здесь еще немало тех, кто поддерживает старый режим. Кому совсем не нравится твердая рука нашей армии. И они никуда не делись, просто затаились и ждут…
От каких-либо комментариев на этот счет я, само собой разумеется, воздержался, так как и сам был далеко не в восторге от этой, как он сам сказал, «твердой руки армии». А майор Второго отдела Туфан как ни в чем не бывало продолжил:
— Но и мы, естественно, не сидим сложа руки. Внимательнейшим образом их всех отслеживаем. Кроме всего прочего, пожелай они что-нибудь сделать, им без внешней поддержки не обойтись… Кстати, вы, кажется, говорили, у него в бумажнике были и швейцарские франки, и западногерманские марки, и американские доллары, так ведь?
— Совершенно верно, сэр.
— Не исключено также и следующее: то, с чем мы сейчас имеем дело, всего лишь небольшой кусочек намного большего плана. Если это так, значит, за всем этим стоят по-настоящему большие деньги. Очень большие деньги, Симпсон! Ведь не зря же этот ваш мистер Харпер не пожалел ни средств, ни усилий! Причем для чего? Неужели только для того, чтобы переправить эту, пусть даже и достаточно солидную партию оружия? Вряд ли, вряд ли, это уж точно. Вполне возможно…
Резкий звонок телефона на стене прервал его плавную речь. Он встал со стула, подошел к стене, снял трубку. Оказывается, его наконец-то соединили со Стамбулом. Из того, что он говорил, я понимал приблизительно одно слово из десяти, не больше. Но и этого хватило, чтобы сообразить: майор Туфан говорил со своим шефом обо мне. Хотя об этом можно было бы без особого труда догадаться, даже не понимая ни одного слова, поскольку мое имя произносилось им по крайней мере через каждые несколько фраз. После чего он в основном слушал, изредка вставляя коротенькие слова «да, конечно, понятно, само собой разумеется, ясно» или что-то вроде этого. Иногда до меня также доносились смутные отзвуки голоса на другом конце провода. Когда они произносились почему-то более громким голосом. Наконец разговор закончился. Туфан повесил трубку и повернулся ко мне.
— Плохие для вас новости, Симпсон, — медленно протянул он. — Похоже, мой начальник совсем не расположен помогать вам. Никаким из доступных нам способов. Считает выдвинутые против вас обвинения слишком серьезными, чтобы даже думать об этом.
— Очень жаль.
А что еще можно было сказать в такой ситуации? Да ничего, кроме этого. Я торопливо выпил еще ракии, чтобы хоть как-то успокоить мой уже начинающий бунтовать желудок.