— С его точки зрения, вы не очень-то стремитесь нам помочь, а переубедить мне его так и не удалось.
— Я сказал вам все, что знаю.
— Значит, этого недостаточно. Послушайте, Симпсон, неужели вам до сих пор не ясно, что нам надо как можно больше знать об этом вашем Харпере. Кто такие его соратники и контакты? Кто такая эта фрейлейн Липп? Куда и кому именно это оружие направлялось? Каким конкретно образом оно должно было использоваться? Вот если бы вы такую информацию нам дали или хотя бы помогли ее тем или иным способом получить, то тогда другое дело. Тогда на все это можно было бы посмотреть иначе…
— Такого рода информацию, сэр, я мог бы получить только в одном случае: если бы завтра доставил эту машину в Стамбул, как будто ничего не случилось, остановился бы в указанном мне отеле и терпеливо дождался бы, когда кто-то вступит со мной в контакт. В точном соответствии с планом вашего мистера Харпера. Если я вас правильно понял, сэр, вы хотите, чтобы я так и сделал, так ведь?
Он задумчиво опустился на стул:
— Мы вполне могли бы захотеть этого, но только, повторяю, только если бы могли вам доверять. А вот мой шеф, не буду от вас скрывать, относится к этому весьма скептически. Его сильно смущает ваше, мягко говоря, незавидное прошлое.
— Какое оно может иметь отношение к нашему делу сейчас?
— Неужели не ясно? Ну а что, если вы вдруг решите предупредить ваших, так сказать, работодателей о том, что машину на границе обыскивали? В расчете на их признательность и, может быть, даже вполне заслуженную награду за верность…
— Награду? Мне? — Я громко рассмеялся. Наверное, уже начал сказываться выпитый алкоголь. — Награду мне за сообщение им, что за ними установлена слежка? Вы что, серьезно? А ведь всего несколько минут назад вы, кажется, говорили о какой-то группе решительно настроенных людей, готовых рисковать собственной жизнью! На данный момент единственный из них, кого я знаю лично, — это сам Харпер. В Стамбуле он сейчас или нет, мне пока неизвестно. Если нет, то тогда в контакт со мной должен вступить кто-то другой. И что мне прикажете ему сказать? Шепнуть на ухо что-то вроде «Бегите! Вас всех раскрыли…»? И ожидать, что он тут же сунет мне в руку заслуженное вознаграждение? Или постараться сначала узнать несколько других контактов и только затем сообщить им «добрую» весть? Чтобы они успели «пустить для меня шапку по кругу»? Это же нелепость! Они ведь сразу же поймут, что далеко им не уйти: вы тут же снова меня арестуете и заставите говорить. Награда, говорите? Да мне крупно повезет, если они оставят меня в живых, вот вся моя награда! Неужели непонятно?
Туфан улыбнулся:
— Кстати, шеф тоже интересовался, хватит ли у вас здравого смысла понять это…
Но я был слишком раздражен тем, что (не сомневаюсь, под воздействием ракии!) счел их абсолютной неспособностью понять все возможные последствия их же собственных слов и незаметно для самого себя перешел на торопливый английский. Причем тогда мне было совершенно все равно, понимает ли он меня или нет! Я просто говорил и говорил:
— Ну послушайте, неужели до вас еще не дошло? Если меня завтра не будет в Стамбуле, они тут же догадаются о провале, и все, что у вас останется, — это пара ничего не значащих имен и подержанный «линкольн». Нет, нет, конечно же и я в придачу, но ведь вам и так об этом известно практически все, что известно мне, поэтому вам остается только с глупым видом пытаться доказать в суде, что обвиняемый гражданин Симпсон намеревался в одиночку совершить государственный переворот. Ваш чертов начальник, может, и воротит нос от любого, кто не вращается в высшем обществе и не так здорово пахнет, но если у него мозги не в заднице, а где положено, он должен понимать, что мне надо доверять. Другого выбора у него просто нет!
Майор Туфан спокойно кивнул, отодвинул бутылку ракии подальше от меня и, не скрывая своего полного удовлетворения, негромко, как бы размышляя вслух, произнес:
— Что ж, в принципе приблизительно то же самое мне только что сказал мой шеф.
Глава 4
На следующее утро я проснулся с сильной головной болью. Причем не столько от выпитой ракии, сколько от нервного перенапряжения. Так со мной часто бывает. Удивительно даже, как мне вообще удалось поспать!
Заказанное Туфаном «что-нибудь более съедобное» оказалось йогуртом (который я, признаться, просто ненавидел) и козьим сыром. Кстати, он был свежим и совсем неплохим, так что, пока майор Туфан делал свои неотложные телефонные звонки, я даже не без некоторого удовольствия съел несколько его ломтиков с хлебом.
Поскольку мой «линкольн» остался на таможенном посту, который на ночь закрывался, а изъятые из него пистолеты, гранаты и патроны были перевезены в местный армейский штаб для более детального изучения и проверки, майору пришлось срочно поднимать с постели коменданта поста, чтобы тот открыл гараж, вызывать военного шофера, а также разыскать всех, кто тогда обыскивал машину, — они нужны были прежде всего для того, чтобы все найденные «улики» были положены внутри дверей машины точно там же и точно в таком же положении, как и раньше.
Туфану, несмотря даже на его положение и власть, понадобилось не меньше часа, чтобы организовать всю эту работу. А затем возник вопрос о номере для меня в отеле. И хотя я настолько устал, что совершенно не возражал бы против того, чтобы провести эту ночь в тюремной камере, о чем я ему и сказал, для него главное было совсем не в моем удобстве. Более того, мне пришлось выслушать от него целую лекцию, почему этого ни в коем случае нельзя делать. Ну а предположим, Харпер вдруг возьмет и поинтересуется, где я провел эту ночь? И что мне тогда отвечать? На ходу импровизировать? Предположим то, предположим это… Секретному агенту, конечно, частенько приходится идти на риск, но только на риск оправданный или неизбежный! Ошибка, совершенная из-за элементарной небрежности, — это непростительное преступление! И так далее, и тому подобное… Но зато он впервые говорил обо мне как об «агенте», и это, должен признаться, вызвало у меня весьма неудобное ощущение…
Туфан приказал мне встретить его у нового жилого здания около местного отеля ровно в девять и, когда я туда пришел, там меня уже ждал. В дорогом, хорошо отглаженном костюме, но сильно небритый и с заметными мешками под глазами. Да, похоже, поспать ему этой ночью определенно не удалось… Увидев меня, он, не сказав даже «доброе утро», жестом приказал мне следовать за ним. Затем мы спустились по бетонной эстакаде прямо к маленькому гаражу в подвале здания.
Там в одном из боксов стоял мой черный «линкольн», чисто вымытый и насухо протертый.
— Я приказал его тщательно промыть снаружи и изнутри, — сообщил Туфан, заметив легкое удивление у меня в глазах. — Там было слишком много чужих отпечатков пальцев. Впрочем, к тому времени, когда вы доберетесь до Стамбула, машина успеет покрыться достаточным слоем пыли, чтобы выглядеть вполне естественно. А теперь хорошенько проверьте двери.
Там, в тюрьме, когда все еще только начиналось, я специально предупредил его быть особенно осторожным с внутренней обшивкой дверей: когда в Афинах я брал машину, она была довольно чистой, и если какой-нибудь неуклюжий армейский служака поцарапает ее, возвращая временно конфискованное оружие на место, то Харпер наверняка это заметит. И начнет задавать мне немало весьма неудобных вопросов, которые в любом случае к добру не приведут.
Нет, все оказалось вроде бы в полном порядке. Не знай я, что произошло на самом деле, никогда даже не подумал бы, что эти дверные панели совсем недавно снимали…
— Там внутри все на месте так же, как было? — спросил я, закончив осмотр.
— Надеюсь. Так, во всяком случае, утверждает таможенный инспектор. Все было сделано предельно аккуратно. Они не забыли даже все сначала сфотографировать. С разных сторон.
У него с собой было несколько оттисков, которые он тут же достал из внутреннего кармана пиджака и с готовностью протянул мне. Впрочем, мог бы и не показывать. Толку от этих снимков никакого. На них все это выглядело так, будто пасмурным днем совершенно случайно сняли стаю спящих летучих мышей…