Хоть и не сразу, она, думаю, смирилась с этим — даже стала уважать. Факт, особенность. Каждый второй четверг мистер Уэбб отлучается «по делам». Я даже видел в ее глазах грустное доброе понимание. Потому-то и думаю, что она уйдет.
— Это для миссис Лукас — сегодня во второй половине дня. В пять сорок пять. Раньше никак не может. — Быстрый взгляд. — Ты уже вернешься?
Мы оба знаем, что лежит в конверте. Фотографии. Мужчина и женщина в номере отеля. Увеличено до размера шесть на девять, чуть размыто, но лица вполне распознаваемы. На аппаратуру в наши дни можно положиться. Готовые снимки — особая печать, частный контракт — забирает Рита. Мужчина и женщина занимаются известно чем. Но такие изображения не удостаиваются даже вскинутой брови, Ритиной или моей. Бегло взглянуть, и только. Карточки спокойно лежат между нами на столе, как утренняя почта.
Наш хлеб. Видно там, кто есть кто? Самое важное.
— Да, я вернусь к пяти тридцати.
— И мне просто говорить, — она не делает особенного нажима, — что до этого времени тебя не будет?
— Но я не уйду раньше десяти. Утром еще смогу отвечать на звонки.
— Хорошо.
— Красиво там, — говорю опять. — Холодно, но красиво.
Еще один взгляд искоса, более долгий на этот раз. Как будто хочет сказать: несчастная ты дурья башка.
Глаза усталые. Подведены безупречно, но усталые. Солнце окатывает нас точно теплым душем, но к морщинкам вокруг ее глаз снисхождения не проявляет. Попав на струйку пара из ее чашки, заставляет волосы искриться. Она придвигается чуть ближе, желая обратить на что-то мое внимание. У кромки розового рукава — серебряный браслет.
Много прошло времени с последнего раза. Я пригласил ее попробовать кое-какую мою стряпню (Рита, конечно, ангел, но готовит отвратительно). Помнится, я даже прямо ей сказал: поужинать, и только. Но хорошая еда (вот и прихвастнул мимоходом) — штука коварная. Красное вино — тем более. Греет не только желудок, но и сердце. Разглаживает морщины. Растапливает защитные сооружения.
«Чем-то озабочена, Рит?»
Участливый начальник.
«Да нет, Джордж, ничего особенного. А ты? — Взяла бокал с вином обеими руками — ногти тоже были винно-красного цвета. — Просто то, что никого… Ну, ты понимаешь. Никого рядом».
2
Что-то случается. «Нашло», — так мы говорим.
«Скажите, миссис Нэш, а кто ваш муж по профессии?»
«Гинеколог».
Мысли, которые у меня возникли, конечно, остались при мне. Одна из них та, что это у меня впервые — гинекологи еще не попадались. По идее, должны быть верными мужьями. Своего рода гарантия. Только и делают, что осматривают женщин. Казалось бы, с них должно быть довольно. Но каково, интересно, быть замужем за гинекологом? За человеком, который каждый день осматривает других женщин?
«Понятно», — сказал я.
Но думаю, она прочла мои мысли. Женщины (взять, к примеру, Риту) читают мысли, лица быстрей мужчин. Гипотеза, урок моего ремесла. Может, женский закон такой есть. Гинекологический.
Я смотрел на ее лицо — карие глаза, — а она на меня, и была отчетливая мысль, что она читает мое лицо как книгу. И это не просто оборот речи. Я вот не читал лица как книги (я и книг-то не так уж много прочел), я читал их всего-навсего как лица.
Карие глаза. Необычный оттенок. Умная, подумал я, и не очень-то во мне уверена. Мои тупые «понятно, понятно». Сами эти мои каморки, узкая лестница, даром что окно на Бродвей. Впрочем, умная, но не слишком, и в себе уверена тоже не слишком — иначе не сидела бы здесь.
Потом, в один из моих четвергов, она сказала:
«Он не был гинекологом, когда мы познакомились, — остолоп. Он был просто… не очень прилежным студентом-медиком».
И засмеялась — правда засмеялась. Маленьким сухим смешочком. Оказалось, такое еще бывает. Я подумал: как в обычной жизни. Мы могли бы и не здесь находиться.
Еще позже она объяснила:
«Гинеколог — это из греческого. Буквально значит — бабник. Ха. Но он им не был. Кроме нее — никого. Я точно знаю».
По правде, она-то и научила меня выражать мысли, говорить обо всем этом, пользоваться словами. Чем не образование?
Он был гинеколог, она — преподаватель языков. Включая английский, разумеется.
«Понятно».
Солнце полого светило в окно моего кабинета, точь-в-точь как сегодня. Холод снаружи, слои нагретого воздуха внутри. Поверх стола между нами — солнечный барьер. Свет тронул ее колени, придавая им такой вид, словно им некуда спрятаться.