Но сейчас, гораздо сильнее собеседника, ему нужно было средство передвижения.
Пятому пришлось рассчитывать прыжки. От полки до полки, пока он не добрался до походного снаряжения. Дотянуться до первой попавшейся коробки с надувной лодкой и распаковать её, сидя всё так же наверху, столкнув в воду, как только она начала надуваться. А оказавшись в ней, Пятый заодно перехватил коробку с керосиновой плитой — если всё так, как он думает, то совсем скоро ему понадобится разводить огонь, чтобы не голодать и не замёрзнуть ночью. А ещё он взял клей, чтобы заклеивать лодку, и коробку спичек. Брать больше не стоило — ещё пара дней и все спички мира отсыреют и станут совершенно бесполезны.
На лодке, кое-как справившись с пластиковыми вёслами, Пятый доплыл обратно к островку с манекенами. Переложил собранные вещи в рюкзак и лодку, а потом, постояв немного рядом с Долорес, решился и снял её с подставки, открутив металлическую решётку полого тела от пластиковых ног. На её шарнирные руки и плечи он натянул свой пиджак. Никогда больше он не наденет форму Академии Амбрелла, а Долорес так будет теплее.
Даже если на самом деле она не чувствует холод.
В качестве следующего шага он распаковал керосиновую лампу. В лодке она постоянно падала, и не придумав ничего лучше, Пятый раскрутил нижнюю часть торса Долорес, обмазал клеем и приклеил к ней лампу. Только после этого он подлил в лампу керосина, зажёг её и закрутил Долорес обратно, как было. Теперь она светилась, как настоящая путеводная звезда.
Заполненная его скромным скарбом, лодка плыла приземисто и медленно, но Пятый знал, что это явление временное. Со временем у него станет меньше вещей. Со временем он, наверное, сменит лодку.
Если только удача не улыбнётся ему, и он не найдёт людей. Последних выживших, тех, кто остался и готов противостоять рыболюдям.
— План такой, милая, — Пятый погрёб к выходу. Двери ему, конечно, придётся открыть, чтобы лодка могла протиснуться наружу, но это был малость. — Я попробую сориентироваться и мы найдём Академию. Если кто-то и выжил, то моя семья. Если не найдём Академию вечером, заплывём куда-нибудь ещё и переночуем там. Тебя это устроит?
Краем глаза он заметил, что Долорес кивнула. Или, может, ему показалось, что она кивнула. Но так ли важно это было?
Они выбрались на улицу, и Пятый снова попытался понять, где они. По вывескам, по знакам ориентироваться было нельзя, и он попытался вспомнить карту. Каждый поворот. Длину каждой улицы. И так, квартал за кварталом, перекрёсток за перекрёстком, он действительно добрался до Академии.
До единственного здания, которое было не затоплено, а разрушено.
Развалено.
Вместо нескольких этажей, в которых была вся его жизнь, в которых была почти сотня комнат, засушенные уродцы, книги и его братья и сёстры, была только куча обломков и дерево, собранное из арматуры.
Огромное дерево, будто искусственный Великий ясень, возвышающийся над мирозданием.
Пятый потёр глаза, прежде чем всмотрелся. На ветках что-то висело.
Он больше не грёб и вёсла болтались в пазах. Лодка дрейфовала, и подплывала всё ближе и ближе к руинам, пока не упёрлась в них.
— Нет, — выдохнул он почти неслышно. Голос его дрогнул, и глаза снова наполнились влагой, а в горле встал ком.
Они были старше, чем он их помнил. Но он их узнал — не мог не узнать.
Дерево было раскидистым, и самых широких ветвей было пять. И на каждой из них висел его брат или его сестра, мёртвые, с безвольно повисшими руками, перемазанные кровью, грязью и строительной пылью.
Он искал свою семью и нашёл — тех, кто дожил до февраля две тысячи девятнадцатого и тех, кто умер в бою.
Лютера, на котором не осталось живого места.
Диего, словно иголочная подушечка, исколотого собственными ножами.
Эллисон с перерезанным горлом.
Клаус с чёрными провалами, вместо когда-то ярких серо-голубых глаз.
И Ваня, бледная, с перебитыми пальцами и дорожками крови из ушей.
Они все были мертвы, и висели здесь, как трофеи. Люди вешали головы животных, пойманных на охоте, а рыболюди побеждённых героев.
Пятый закашлялся от рвущегося наружу крика и зажал рот руками. Зажмурился, едва сдерживая рыдания, и собрался в крохотный комок: он был один. Единственный в мире.
Последний Харгривс.
Последний человек.
— Эй, — снова раздался тот нежный голос. Деревянные пальцы коснулись его спины. — Ты можешь спасти их. Если постараешься.
— Ага, я даже вернуться не могу, — Пятый даже не дёрнулся в этот раз. Теперь он не зажимал рот, а прижал ладони к глазам, но даже так никак не мог избавиться от видения мёртвой семьи. Он видел их и с закрытыми, и с открытыми глазами.
Они висели там, перед ним, возвышаясь тем местом, где когда-то была Академия, и этот вид отпечатался в его памяти. И как бы крепко он ни закрывал глаза, эта картинка останется с ним навсегда.
Это было очевидно.
— Ты сможешь к ним вернуться, если откроешь правильную дверь, Номер Пять, — Долорес теперь устроила руки у него на плечах. — Тебе просто нужно её найти.
Пятый всхлипнул громче. Снова захлёбывался рыданиями, и не мог перестать.
— И ты обязательно найдёшь дорогу домой, Номер Пять.
Пятый не ответил снова.
Он просидел так ещё какое-то время, прежде чем всё же взял себя в руки, вытер щёки и нос, даже умылся тёмной водой (и оказалось, что она солёная, как вода в океане), а потом снова взялся за вёсла. Оттолкнувшись от кучи камней, не глядя на дерево из ржавой арматуры и на своих мёртвых братьев и сестёр, он развернул лодку и поплыл дальше.
Сейчас им нужно было найти укрытие. Высокое, незаметное и как можно дальше отсюда. Если Харгривсы висят здесь как символ начала нового мира, значит и рыболюдей здесь будет больше всего.
Завтра он непременно уберётся отсюда. Подальше от города, подальше от места, где всё это началось.
А сейчас он спешил и грёб так быстро, как только мог. Крохотный мальчишка с безликим манекеном в лодке бежал отсюда подальше. Он плыл туда, где серое небо соединялось с тёмной водой, и оставлял за спиной искусственный Великий ясень и пять фигур на нём.
В эту ночь он не мог уснуть до самого утра. Он плакал. Плакал так много, будто пытался выплакать слёзы за все тринадцать лет жизни. Плакал, пока не выбился из сил, и только тогда провалился в сон.
Это был последний раз в его жизни, когда он поддался слезам.
========== Мир потерянных детей ==========
Так шло время. Днём мир принадлежал Пятому, ночью рыболюдям. Он никогда не проводил в одном месте больше одной ночи, и никогда не давал огоньку в лампе Долорес погаснуть. Керосин, наравне с едой, был его главным ресурсом. Так он включал газовую плиту и так он поддерживал ночью костёр. Когда-то, в этом он был уверен точно, керосин перестанет годиться для розжига, и перспектива остаться без света и тепла его всерьёз волновала.
Он плавал от города к городу, вдоль побережья, минуя гнилые деревянные щиты, обозначающие въезд в города и штаты, и с каждым днём привыкал к этому миру всё больше.
Надувная лодка не прожила долго, но к счастью Пятый сразу же нашёл ей замену, в виде новенькой моторки, брошенной кем-то в порту. Она была выносливее и удобнее, и их с Долорес путешествие тут же стало быстрее. Ещё через время Пятый нашёл арбалет. Современный, тяжёлый и громоздкий, но очень удобный. Даже долгая перезарядка не была проблемой, как не было проблемой скрыться с места, если кто-то его замечал.
В блокноте, который он взял в универмаге, Пятый делал заметки. На обложке делал зарубки, считая дни. Внутри записывал всё, что узнавал про рыболюдей. Зарисовывал их – внешность, повадки, манеру движения. Избегать их долго он не мог, и не было ничего удивительного в том, что в первый же месяц он с ними столкнулся лицом к лицу.