— Ты сделал невозможное, Пятый. Что бы ты сам ни думал.
Пока заживали раны, Пятому дали больничный отпуск, а вместе с ним в отпуск отправили Лайлу. Как и пять лет назад, теперь она приходила к нему каждый день и не давала замкнуться в себе. Постоянно говорила, таскала за собой по квартире, заставляла помогать ей готовить.
И иногда заводила разговор о произошедшем.
— Ты знаешь, что завтра похороны?
Пятый поджал губы и неопределённо помычал. Лайла недовольно вскинула голову и огрела его деревянной лопаткой.
— Давай без вот этих мрачных взглядов вниз. Честно скажи, ты знаешь или нет?
— Знаю.
— Ты пойдёшь?
Пятый поднял на Лайлу взгляд. Губы дрогнули, а ответ застрял в горле.
— Нет, — сипло и едва слышно выдохнул он. Отвернулся, сосредоточившись на чистке чеснока и добавил: — Мне там не место. Я не смог их спасти, они умерли из-за меня.
Лайла часто заморгала, потом, уже привычно, ударила его в плечо.
— Что за бред ты несёшь, носатый? — она схватила его за плечи и развернула к себе лицом. — Они умерли не из-за тебя. Ты пытался их спасти. Ты всё возможное сделал, чтобы их спасти.
— И этого было недостаточно.
Лайла нахмурилась.
— Что с тобой стало? Ты был таким самовлюблённым ублюдком, что не восхищаться этим было невозможно. И вдруг все эти «я не справился» и прочая хрень. Ты. Справился.
— Я посмотрел правде в лицо.
Лайла сделала глубокий вдох, а потом влепила ему звонкую пощёчину. Пятый даже не вздрогнул, не коснулся ушибленной щеки.
Он это заслужил.
— Если ты ссышь смотреть на тех, кто оплакивает твою семью — ладно, это на твоей совести.
— Здесь есть какое-то «но», да?
Лайла склонила голову набок и хмыкнула:
— Чуть-чуть больше тебя узнаю теперь, — сказала она. — Ты должен туда пойти хотя бы ради Клауса.
— Я не хочу… — Пятый зажмурился. — Не хочу причинять ему боль.
— Если ты не придёшь, будет только больнее, Пятый. Вам обоим. Не говоря уже о том, что тебе есть что ему объяснить.
Пятый прикусил губу.
— Я не могу, Лайла.
— Но ты должен. Ты должен там быть. И ты должен ему всё объяснить.
Пятый шумно вздохнул и отвернулся, чтобы снова зашуршать чесноком.
— Пятый, — Лайла снова ударила его в плечо. В этот раз по больному, и Пятый зашипел в ответ. — Пообещай мне, что ты пойдёшь.
Он смотрел на неё стиснув зубы и молчал. Неужели она не понимала?
Ему там не место. Ему вообще не стоило к ним возвращаться, нужно было убить Бена как-то иначе.
— Пообещай, — повторила Лайла. — Пообещай! — и толкнула его ещё раз.
Пятый прочистил горло.
— Хорошо. Обещаю, — едва слышно выдохнул он. Лайла улыбнулась и вдруг, потянулась к нему и обняла, прижавшись крепко к его груди.
— Тебе не нужно нести эту боль в одиночестве, носатый. Мы любим тебя, — буркнула она ему в плечо. — И Клаус тебя тоже любит.
Пятый не ответил.
И даже обнять её в ответ решился не сразу.
— Ты замечательно выглядишь, Пятый, — Куратор поправила ему галстук и воротничок чёрной рубашки.
— Какая разница, — Пятый вскинул голову. — Я всё равно там буду лишним.
— Нет. Не будешь, — Куратор похлопала его по груди. — Послушай, я понимаю, что то, что ты не получил, что хотел ранит, и что с этим тяжело смириться, но это не означает, что твоя жизнь закончена. И я уверена, твои братья и сёстры хотели бы, чтобы ты на себе не ставил крест. И сходил на их похороны, — она щёлкнула его по носу. Пятый потянулся за её рукой, привычным движением, надеясь на ласку, но тут же застыл. Он всё ещё жаждал тактильного контакта, но верил, что ему не положено заботы.
Мягких прикосновений.
Куратор потрепала его по волосам всё равно.
— Прекрати наказывать себя. И возвращайся домой, когда похороны закончатся, — она подняла с пола чемодан.
Пятый сглотнул. Не улыбнулся, только кивнул коротко, сжал пальцы на ручке чемодана и щёлкнул застёжкой.
Пятый появился не посреди похоронной процессии, а поодаль. Поставил чемоданчик рядом и опёрся о дерево спиной. Сощурился. Прислушался. Он видел всё, и слышал всё, будто бы был там. Рядом.
Только он стоял в стороне. Там, где ему и стоило оставаться изначально.
Жена Диего, Юдора, с припухшими от слёз и недосыпа глазами, прижимала к себе их новорождённого малыша. Муж Эллисон то и дело искал в толпе Клэр — малышка тоже была бледной и напуганной миром без мамы. Тренер и друзья Лютера. Художественный руководитель, дирижёры и музыканты, с которыми играла Ваня.
Они произносили свои речи над пятью гробами, но на гробы Пятый не мог смотреть. Не решался перевести на них взгляд.
Будто бы пока он не замечал их, был ещё какой-то шанс, что его семья жива.
Что он не провалил задание, которое дал себе сам.
Что он никого не подвёл.
Пятый отвернулся, подхватил чемодан и ушёл до того, как закончили произносить речи.
Он не мог здесь оставаться. Не мог признать, что он их упустил, не успев столько сказать.
Сделать.
Он не видел их шестнадцать лет, три месяца и четырнадцать дней, и всё, что сказал им при встрече — «Не мешайтесь у меня под ногами».
Это было нечестно, и больно, и сердце его разрывалось от тоски. Хотелось кричать, но сил на крик не было.
Хотелось сказать им, как сильно он по ним скучал. Как сильно он их любит. Как сильно ценит каждый момент их жизни.
Обнять их. Крепко, до хруста. Дышать одним с ними воздухом и видеть их улыбки.
И ничего из этого больше никогда не случится. Он зажмурился слишком надолго, и они ускользнули, как просыпается песок сквозь пальцы.
Пятый исчез и появился на старой половине кладбища, сел на ступеньки у одного из склепов, и тупо смотрел перед собой, пока не услышал движение где-то в стороне. Обернулся на звук и увидел сгорбленную спину брата, сидящего на каменной лавке.
Покусав губы, Пятый всё же решился и встал. Оставил чемодан на ступеньках, сунул руки в карманы и сделал шаг к Клаусу.
— Помнишь, когда нам было лет по двенадцать, Ваня попросила меня пробраться к тебе в склеп и посидеть с тобой до утра? — хрипло и едва слышно сказал он. На Клауса он не смотрел, только на трещины на старых камнях, из которых была сложена чья-то последняя обитель.
Клаус медленно повернул голову. Пятый чувствовал его взгляд, но не мог заставить себя шевельнуться.
— Конечно помню. Накануне твоего исчезновения.
Пятый помолчал немного. Потом заговорил, будто продолжил оборванную на половине фразу:
— И я подумал: может, если я не сбегу… может всё будет иначе. Никто не пострадает.
Он закрыл глаза.
— Я вернулся в ноябрь две тысячи второго и попросил Ваню не позволить мне уйти. Она держала меня за руку и не дала мне встать в то утро. Я прыгнул обратно, и оказалось, что ничего не изменилось.
Краем глаза Пятый заметил, как Клаус покачал головой.
— Почему?
— Куратор сказала, что любое подобное изменение создаёт тангенциальную вселенную. Апокалипсис, в котором я жил не перестал существовать, но мы живём с ним параллельно и… — Пятый прокашлялся. — Я создал пять таких вселенных, и всё равно возвращался в ту же точку, из которой пришёл… Потому что наш мир не изменился, а мы… — он замолк, кусая щёку. Он, кажется, неплохо справлялся, но слова в предложения складывались всё равно с трудом.
Клаус потёр виски, потом глаза.
— А можно попроще? Для тех, кто ни черта не знает про то… о чём ты говоришь, — Клаус жалобно выдохнул. — Прости.
— Я смог спасти их в пяти разных вселенных, но мы застряли в этой и должны жить с последствиями, — Пятый всё-таки решился и сел рядом. — Это я должен просить прощения. Я обещал всё исправить, а всё осталось по-прежнему.
— Нет, Пятый, — Клаус сжался и замотал головой. Сцепил руки в замок. Пятый отвернулся, чтобы этого не видеть. — Нет, нет, нет. Я не…
Клаус не хотел верить ему. Верил, но что угодно отдал бы, чтобы сказанное Пятым было неправдой.