— Ты чего такой грубый? Тебя волки воспитали?
— Рыбы.
Лайла моргнула, потом вскинула голову и указала на него пальцем:
— Точно. Дошло.
Она была невысокой, но крепкой. В подвёрнутых штанах, блузке и пиджаке под пальто в мелкую клетку. Красная обувь, как и у Куратора, только вместо шпилек удобный низкий каблук. На голове мальчишеская стрижка и красный берет, а за спиной рюкзак из мягкой кожи.
— Я тебе принесла одежду. Отдам за чашку кофе, — Лайла потрясла сумкой в воздухе. Потом закрыла дверь, сняла ботинки, наступая на пятки, и повесила пальто на крючок.
Пятый спорить не стал и действительно пошёл греть кофе.
Лайла прошла шаг в шаг за ним, потом уселась за стол и упёрлась в него локтями, совсем как Куратор вчера.
— И да, она моя приёмная мама, — она сощурилась. — Но не очень давно. Девять лет, пять месяцев и три дня.
— Какая точность.
Пятый налил две чашки кофе, поставил одну из них перед Лайлой, а вторую оставил себе. Сел на соседний стул, всматриваясь в лицо Лайлы и слабо улавливая её чувства. Как дёргались уголки её губ, как слезились глаза. Горечь.
— Она усыновила тебя в каких-то хреновых обстоятельствах, да?
— Да, — Лайла глубоко вдохнула, потом сделала большой глоток кофе и расплылась в широкой улыбке. — Давай я тебе всё во время прогулки расскажу? Только пообещай, что не будешь кидаться на прохожих.
— Я же сказал, что это был рефлекс.
Лайла согласно промычала что-то себе в кружку, и продолжать не стала.
Ничего особенного в пакете с одеждой, который она ему принесла, не было. Всё из мягких тканей, и всё чёрное: прямые брюки, чёрный свитер под горло, серое весеннее пальто и ботинки. Пятый переоделся быстро, не стесняясь присутствия Лайлы, потом аккуратно сложил пижаму на свои домашние вещи, повесил цепочку с огоньком Долорес себе на шею и кивнул, обозначая, что он готов идти.
На улице был семьдесят восьмой и солнечная весна. Удивительно, но Пятый всё ещё помнил французский и неплохо ориентировался на Монмартре. Лайла повела его к Сакре-Кер, и когда они устроились на парапете рядом, с крепами и горячим вином в руках, она снова заговорила.
— Ты знаешь, что мы с тобой родились в один день?
Пятый насторожился.
— Много людей родились в один день.
— Да, но не так уж и много людей родились у женщин, которые за пару минут до начала родов и беременны-то не были, — Лайла протянула к нему руку с салфеткой и вытерла шоколад на щеке. Пятый снова по инерции подался за чужой рукой, подсознательно продолжая тосковать по прикосновениям, но быстро осёкся и отвёл взгляд.
— То-есть, ты хочешь сказать, ты одна из нас?
— Я бы предпочла, чтобы ты меня к вам не причислял, рыбомальчик.
Пятый выгнул бровь, услышав прозвище, но не стал реагировать и вместо этого задал новый вопрос:
— Почему?
— Потому что в две тысячи шестом твой брат убил моих родителей, — Лайла отвела взгляд, судорожно вздохнула, а потом снова расплылась в улыбке. — Ну, этот, который с порталом.
— Бен, — Пятый стиснул зубы и опустил взгляд. — Не могу поверить, что Апокалипсис его рук дело.
— Он много хрени натворил.
— Это я уже понял.
Лайла мотнула головой и сделала паузу, прежде чем продолжила.
— Мне было шестнадцать. Куратор появилась в тот же вечер и предложила помощь. Тренировки. Работа. Крыша над головой, — она кивала, перечисляя. — И месть.
— И она мурыжила тебя девять лет?
— Да. Нам не хватало ключевого элемента.
Пятый подозрительно сощурился и подался чуть вперёд.
— И чего же?
— Тебя, — Лайла посмотрела ему в глаза.
Пятый задумчиво потёр мочку уха, потом одним глотком допил горячее вино. Сладкое и пряное, и греющее: словно в стаканчики вместо вина разливали чистое солнце.
— Значит у тебя с Беном личные счёты, Куратор хочет остановить Апокалипсис, а я хочу вернуться к семье. Прекрасная из нас выйдет команда.
— Ага, я тоже в восторге, рыбомальчик.
— Прекрати меня так называть, коротышка.
— Эй, мне можно быть невысокой.
— Можно. А мне можно называть тебя коротышкой.
Лайла легко пнула его ногу своей, и Пятый пнул её в ответ. Он даже не заметил, как быстро начал ей доверять, и как легко им было. Может, в конце концов, они — в каком-то роде — и правда брат и сестра. Просто её, в отличие от него, никогда не продавали сумасшедшему старику.
Пятого развеселила эта мысль, и он улыбнулся себе под нос, а потом пнул Лайлу снова.
Солнце грело им затылки, хотя на горизонте уже клубились серые тучи.
— И какая она? — прервал молчание Пятый.
— Кто?
— Твоя сила.
— Что б ты ни сделал, я сделаю лучше.
— Смело.
— Я серьёзно.
— Ну, конечно.
Лайла закатила глаза и ткнула его пальцем в плечо:
— А ну, телепортируйся.
Пятый пожал плечами и сделал, о чем просят. Исчез и появился у Лайлы за спиной, вытянувшись в полный рост. Вернее, так должно было быть. Лайлы перед ним не было: только два стаканчика от вина и салфетки от крепов.
Кто-то похлопал его по плечу и Пятый, с трудом удержавшись от того, чтобы перехватить чужую руку и впечатать её обладателя в парапет, обернулся. Лайла скрестила руки на груди и качнулась с пятки на носок.
— Как-то так, — она самодовольно улыбнулась, совсем как он в детстве. — Я как зеркало. Всё, что ты сделаешь, я смогу сделать тоже. Если ты не будешь рыпаться, от меня толку будет мало.
— Значит всё-таки лучше меня ты ничего сделать не можешь.
— Могу.
— Нет не можешь. Коротышка.
— Ах ты! — Лайла ударила его в плечо и рассмеялась.
Они гуляли ещё несколько часов, и иногда Лайла брала его за руку, а он вспоминал уже совсем другую сестру и совсем другое время. Когда дождь его не пугал, и когда под веками у него не было звёзд.
Куратор продержала его в своей квартире добрые две недели. Иногда она оставалась с ним на весь день, иногда исчезала утром и снова появлялась вечером. Иногда он и сам уходил: прогуляться в одиночестве или вместе с Лайлой. Они сближались всё ближе, и Пятый поверхностно описал ей свои злоключения, а Лайла как она побеждала в школе на олимпиадах, потому что рядом с ней сидели гении и заучки.
Ближе к ночи, когда Куратор устраивалась на диване и включала пластинки джазовой музыки, Пятый, сначала, смотрел в окно на незасыпающий город, освещённый яркими огнями, а потом приходил к ней. Устраивал голову у Куратора на коленях и позволял ей перебирать его волосы. Иногда он позволял ей больше — лишь бы почувствовать тепло чужого тела, а не потому, что она его привлекала.
И ещё, потому что ему нравился её запах. Нравилось рассматривать её руки, с паутиной вен под тонкой бледной кожей, и мимические морщинки на лице. Нравилось слушать её дыхание. Она была живой, неидеальной, сложной, и глядя на неё он и себя чувствовал живым.
Нормальным.
Без всекосмических знаний о рождении вселенных и богах, и без космоса в глазах.
Он всё ещё жил у неё, когда их с Лайлой официально приняли в Комиссию. Познакомили с высшим начальством, и Пятый молчал всю встречу. Сидел стиснув зубы, почти не дыша, а выйдя, поймал Лайлу за руку и едва слышно шепнул:
— Ненавижу, блять, рыбёх.
Лайла рассмеялась в ответ:
— Какой, однако, ты чувствительный мальчик, Номер Пять.
Они оба были прекрасно тренированными. Пятый умел выживать и, на самом деле, был способен убить даже ножкой от стола, и Лайла от него не отставала. Она и сама по себе прекрасно дралась, а вместе они были почти непобедимы. Пятый ей помогал: они учились применять её силу вовремя и правильно, и строили на этом стратегию боя. Поэтому их начальный тренинг занял шесть месяцев, прежде чем их стали отправлять на задания.
Они убивали, чтобы сохранить правильный порядок вещей. Простых людей с улицы и важных политиков. Они побывали при дворе Мадам Помпадур, на горе Холатчахль, видели закат Византийской цивилизации и охраняли Гипатию Александрийскую, пока она не совершила свои открытия.