На следующий день, выйдя в свою смену, Дорж тщательно избегал встреч с Дариймой и поэтому не сразу заметил ее отсутствие. Он обнаружил это только тогда, когда Дагва удивленно сказал:
— А Дарийма-то на работу не вышла. Несколько месяцев держалась и вдруг начала прогуливать.
— Брось зубоскалить! — одернул его мастер и поставил в книге учета против имени Дариймы знак вопроса. — Почему непременно прогуливает? Живет она одна, и если заболела, то ей даже некого послать предупредить об этом. Лучше зашел бы узнать, что с ней.
Едва дождавшись конца смены, Дорж направился к Дарийме, но, заметив, что в окне ее комнаты погашен свет, решил, что она, вероятно, спит и неловко ее беспокоить.
Ранним утром, основательно встревоженный, Дорж прибежал к Дарийме: к великому его удивлению, на дверях ее комнаты красовался замок. Он спросил у соседей, не видели ли они Дарийму. «Видели утром, — отвечали они, — она сказала, что идет по делам, и больше домой не возвращалась».
Обескураженный исчезновением Дариймы, Дорж в растерянности стоял у ее дома, когда его окликнул проходивший мимо мастер.
— Ну, что с Дариймой? — спросил он.
— Ее нет дома, — пробормотал Дорж.
— Где же она может быть? Ты у соседей спрашивал?
— Спрашивал. Они тоже не знают.
— Вот так история! — присвистнул мастер. — Надо будет еще раз к ней заглянуть.
В тот же день Дорж работал как во сне. Он без конца оглядывался на вход в забой, где совсем недавно мелькала фигура Дариймы. Кое-кто из товарищей, заметив его беспокойство, принялся было шутить:
— Дарийма таинственно исчезла, а второпях сердце свое в лаве забыла.
Но Дорж ни на что не реагировал, он ничего не замечал. Ему было грустно, словно что-то дорогое ушло из его жизни. Помимо всего прочего, он был встревожен ее исчезновением.
Прошла неделя. Дорж ежедневно ходил к Дарийме, но неизменно натыкался на запертую дверь. Он возвращался домой хмурый и подавленный. Если Дарийма не объявится, придется ее разыскивать. Мало ли какое несчастье могло с ней произойти! Оставаться в неведении Дорж больше не мог.
Между тем жизнь в Налайхе шла своим чередом. Сейчас повсюду царило большое оживление — приближалось двадцать пятое декабря. Двадцать пятого декабря тысяча девятьсот двадцать второго года каменноугольная шахта в Налайхе была национализирована Народным правительством революционной Монголии и стала функционировать как государственное предприятие. С тех пор этот день ежегодно отмечается в стране, как День монгольских шахтеров. К нему готовятся заблаговременно — берут повышенные социалистические обязательства, соревнуются за увеличение производительности труда. В Налайхе стало традицией отмечать этот праздник высокими трудовыми успехами. В нынешнем году ко Дню шахтера были приурочены торжественные проводы на пенсию старейшего шахтера, доброго друга и наставника большинства молодых рабочих — Бадрангуя.
В Налайхе с нетерпением ждали приближающегося праздника, и вот он наступил.
Большой зал шахтерского дворца культуры был заполнен до отказа. Более половины присутствующих составляли шахтеры, на лацканах их праздничных пиджаков и дэлов сияли различные награды, начиная от значка ударника — им награждали более десяти лет тому назад — и кончая золотой медалью Героя Труда.
Драпировка, на фоне которой заседал президиум, была украшена отличительным знаком шахтеров, поверх которого на алом полотнище красовался лозунг:
«Горячо поздравляем наших героических шахтеров с замечательным трудовым социалистическим праздником!»
Торжественное заседание открыл секретарь партийного комитета. С докладом выступил начальник шахты. Он рассказал о том, какой была Налайха прежде, какой стала теперь и что ждет ее в будущем. По окончании доклада приступили к награждению участков, бригад и отдельных шахтеров. Дорж был отмечен почетной грамотой и памятным подарком. Лицо Долгор светилось счастьем, на глазах выступили слезы радости. «Ну что ты, мама, успокойся», — прошептал Дорж, ласково коснувшись ее руки.
На трибуну поднялся главный инженер и, обернувшись в сторону Бадрангуя и глядя на его грудь, увешанную орденами и медалями, стал обстоятельно рассказывать о том, как более двадцати лет тому назад мальчик из далекого монастырского поселка впервые спустился под землю, чтобы добывать для страны черное золото. Бадрангуй сидел, прикрыв глаза, в нем с новой силой ожило прошлое. День за днем, год за годом — и пролетела жизнь, исполненная радостей и печалей, слез и смеха. Все в прошлом. Сейчас ему предстоит уйти на заслуженный отдых, а это всегда грустно. Бадрангуй жалел о быстро прошедшей молодости, но тем, как прожил свою жизнь, он был доволен. И если бы пришлось начинать сначала, он хотел бы прожить ее так же.