— Вы до сих пор не ужинали? Лапша раскиснет — станет невкусной. Давайте поедим и ляжем спать, уже поздно.
С этими словами он уселся на место, предназначенное для старшего в юрте. Даланбаяр, придав лицу приветливое и добродушное выражение, принялся хлопотать вокруг котла. Он снял крышку, помешал аппетитное варево и, наполнив первую чашку, почтительно поднес ее хозяину. В большой щербатой чашке он подал угощение Бадрангую. Тот с жадностью проглотил содержимое чашки и, держа ее за донышко, принялся, уже не спеша, обгладывать косточки. Через открытое тоно[8] в юрту заглядывал месяц. Настроение у Бадрангуя заметно улучшилось. Теперь ему казалось, что Даланбаяр, несмотря на только что вспыхнувшую ссору, парень хороший, а их разногласия — дружбе не помеха. От одной мысли о том, что ему, может быть, придется возвратиться к ламе, ему сделалось страшно. Бадрангуй робко поглядывал на хозяина, намереваясь спросить, что ждет его в дальнейшем, но Даланбаяр опередил его:
— Галсан-гуай, когда мы уезжаем отсюда? — спросил он вкрадчивым голосом, совсем ему не свойственным.
— Вот завтра вы с Бадрангуем упакуете остатки шерсти. А в путь мы двинемся, по-видимому, послезавтра. Дела мои здесь близятся к концу. — Он внимательно посмотрел на Бадрангуя, и тот уловил доброту в его взгляде. Поедем, сынок, с нами в Улан-Батор. Мы живем в замечательное время, надо же и тебе это постичь! Увидишь столицу — это прекрасный город. Там ты сможешь подыскать себе работу по душе. Какая тебе радость от пребывания здесь? Лама тобою помыкает, бьет за малейшую провинность. А кем ты станешь? Ламой? Разве это достойно гражданина свободной республики? В столице ты поступишь работать на какое-нибудь государственное предприятие, оно тебе за труд будет платить ежемесячно жалованье. В Улан-Баторе построили большой промышленный комбинат, с просторными цехами, с новейшими станками. А под столицей, совсем близко, есть каменноугольная шахта Налайха. Она снабжает каменным углем всю страну. Захочешь — можешь стать шахтером. Словом, найдешь себе занятие по душе и по силам. Возьми пример с Даланбаяра — он твердо решил ехать со мной в Улан-Батор.
Бадрангуй молчал — в первый момент предложение Галсана ошеломило его. Прежде всего его тронула забота этого незнакомого человека. Выходит, если судьба Бадрангуя не безразлична государственному служащему, то она не безразлична и государству. Тут даже трудно все осмыслить, не то что принять решение. И все-таки решиться на такой отчаянный шаг было боязно. Ведь он никогда никуда не уезжал из поселка. На этой земле он вырос, а она мягка лишь в родном краю, гласит старая мудрая пословица. К тому же бедная мать Бадрангуя, отдавая сына в монастырь, наставляла его быть прилежным и послушным. Она верила, что сын научится грамоте, а коли повезет, станет ламой, и у него будет обеспеченная жизнь. И перед смертью она молила его о том же. Теперь он один на белом свете, и не с кем ему посоветоваться, как поступить. Куда унесет его неведомое течение? Как его встретит незнакомый город? Какая она, эта новая жизнь? Он задумчиво притих, но его вернул к действительности голос Даланбаяра:
— Посмотрите-ка на него — он еще сомневается! Что тут думать? Поедем с Галсаном-гуаем! Мы сильны и молоды. Неужто не прокормимся? Ну посуди сам — кто мы сейчас? Я хоть грузчик, как говорится, рабочий, а ты? Гнешь от зари до зари спину на своего гавжи[9], а он тебе и слова доброго не скажет. За каждый кусок изволь благодарить, точно за великую милость. А уж коли с девушкой словом перемолвишься, так тебе, того гляди, голову прошибут. Какой прок в молитвах? И это называется жизнью! — Кроме неподдельного возмущения в голосе Даланбаяра звучало явное сочувствие к Бадрангую, к его горькой судьбе. На сердце у Бадрангуя полегчало. Он смотрел на Галсана и Даланбаяра повлажневшими глазами, сомнения отодвигались куда-то в сторону, а перед ним открывалась новая жизнь, манившая радостями и надеждами. Ему уже двадцать, а чего он достиг? Как вознагражден за ревностное служение религии? Только сейчас он признался сам себе в том, что все мечты и надежды, связанные с религией, уже давно рассыпались прахом.