— Милая мама, — возразил он. — Я уже не ребенок. Мне восемнадцать лет, а ты все хочешь водить меня за ручку. Не огорчайся, пожалуйста. Разве плохо, если я стану настоящим шахтером, как мой отец, твой муж?
Она всегда немного робела перед своим взрослым сыном, и на сей раз не нашлась, что ответить. Наверное, Дорж прав, пусть поступает по собственному разумению. Теперь он вставал утром по первому ее зову и глядел бодро: он догадывался, что мать страдает из-за него, и старался ее щадить. В его представлении она была слабой, но самоотверженной женщиной, которая посвятила ему всю жизнь и вырастила его одна, без посторонней помощи.
Прошло две-три недели, и физическое состояние Доржа заметно изменилось: он окреп, горячий душ после смены приносил ему истинное наслаждение. Теперь он пробуждался отдохнувшим, а мысль о предстоящем трудовом дне создавала хорошее настроение. Однако он станет еще не скоро квалифицированным рабочим-крепильщиком. Доржу полюбилась работа на шахте. Он старательно выполнял свои обязанности, но пока ему не хватало сноровки. И все-таки будущее рисовалось ему в розовых красках. Ведь он молод, силен, настойчив и непременно сумеет в совершенстве овладеть своей профессией!
Тусклое осеннее солнце клонилось к закату, бледно-желтый диск повис над горизонтом на фоне голубого шатра неба. По березовой аллее, ведущей к главному зданию шахты, ветер гнал сухие листья. А под землей, в шахте, совсем не ощущалось наступление осенней поры. Щедрой рекой тек по конвейеру нарубленный уголь к поджидавшему его каравану вагонеток. Тяжело стучали забойные молотки, разгоряченные лица рабочих взмокли от пота. Здесь, на большой глубине, жизнь била ключом.
Но вот кончилась первая смена. Подъемник доставил рабочих наверх. При выходе на поверхность Доржа ослепило солнце. Он сощурился, прикрыл глаза ладонью и постоял немного, привыкая к дневному свету. Подобно истомленному жаждой человеку, жадно припадающему к чаше с айраком, Дорж с наслаждением вдыхал свежий осенний воздух. До чего же хорошо! Он опустил молоток на землю, пошарил в карманах, вытащил кисет, скрутил козью ножку и затянулся, но курить ему не захотелось, и он повернулся в поисках урны. И тут увидел знакомого молодого парня с оттопыренными ушами в черных узеньких брючках и белоснежной рубашке. Парень опешил от удивления, словно увидел рогатого зайца, и, разинув рот, уставился на Доржа.
— Вот уж никак не ожидал, что встречу тебя здесь. Здравствуй! — сказал он, протягивая Доржу холеную руку, и Дорж нерешительно пожал ее своей натруженной, темной от въевшейся в кожу угольной пыли рукой.
— Значит, шахтером стал! Ну, как работенка? Сперва, наверно, тяжеловато приходилось, а? Да ведь любое начало с трудом дается. Я вот студент, скоро закончу институт, и должен сказать, что студенту тоже не сладко живется, особенно поначалу. То лекцию не успеваешь записывать, то на семинаре иной раз тебя такая робость вдруг охватывает, что все из головы вылетает. Конспект не успеешь составить, а преподаватель, как назло, тебя вызовет — и стоишь перед ним, как истукан, и слова вымолвить не можешь. Потом, конечно, привыкаешь, человек ко всему может привыкнуть.
Пока тот сыпал слова, будто из рога изобилия, Дорж напрягал память, пытаясь вспомнить, откуда он знает этого парня. А, кажется, они учились в одной школе, только парень был на несколько лет старше Доржа и сразу после десятого класса уехал учиться горному делу за границу. Как же его зовут? Баянмунх? Ага, вспомнил — Батмунх! Помнится, он хорошо играл в баскетбол, тогда он Доржа и не замечал — тот был для него мелюзгой, а теперь вдруг признал. Уянга рассказывала, что в прошлый свой приезд она ходила на танцы с одним знакомым, который учится за рубежом и сейчас вроде бы проходит практику в Налайхе. Наверное, она имела в виду Батмунха. Дорж так увлекся воспоминаниями, что совсем забыл о присутствии Батмунха. А тот все болтал и болтал, ни на минуту не умолкая, и когда, вспомнив о собеседнике, Дорж снова взглянул на него, он с удивлением обнаружил в голосе и в глазах Батмунха мольбу.
— Дорж, а Дорж, так ты купишь мне в вашем шахтерском магазине свитер, толстый такой, пестрый, а? — просительным тоном говорил Батмунх.
Дорж поспешно согласился:
— Куплю, куплю.