Невеселые мысли одолевали старого шахтера. Что ж, жизнь прожита, надо полагать, честно. Во всяком случае, ему не в чем себя упрекнуть, и в глаза людям он может смотреть смело.
Скрипнула входная дверь — это вернулась Уянга. Бадрангую достаточно было взглянуть на нее, чтобы все стало ясно. Ее миловидное лицо светилось каким-то удивительным светом, глаза сияли радостью. «Ну что ж, дочка, если тебе хорошо, — размышлял он, молча любуясь дочерью, — я счастлив».
— Послезавтра весь наш курс едет в госхоз, — весело сообщила Уянга.
— Что ж, в таком случае я рад за тебя и поздравляю! — уже вслух подумал он, чем немало удивил Уянгу.
Перемены, происшедшие в жизни Бадрангуя, были настолько невероятными, что порой казались чудесным сном. Живя у Галсана, он окончательно уверовал в то, что старые времена прошли, что никто не может вернуть его в лоно церкви. В нем проснулось чувство человеческого достоинства, и оно крепло с каждым днем. Даланбаяр и Бадрангуй с нетерпением ждали предстоящей поездки в Улан-Батор, город Красного богатыря, о котором они знали только понаслышке.
В конце весны тысяча девятьсот тридцать шестого года Бадрангуй и Даланбаяр вместе с Галсаном отправились на уртонных[10] лошадях в столицу. Дорога отняла у них более полумесяца. В пути юноши сдружились и никогда не вспоминали о стычке, которая произошла между ними в юрте у Галсана.
Длительное путешествие обычно сближает людей. Даланбаяр оказался мастером на все руки. Он умел быстро оседлать и расседлать коня, разжечь костер из сырых веток и вскипятить чай на ветру. Медлительный Бадрангуй восхищался ловкостью и проворством своего приятеля. По вечерам они с восторгом слушали рассказы Галсана о новой жизни в Улан-Баторе и неустанно строили планы на будущее. Оно и манило и пугало одновременно. Скорее бы добраться до места и приняться за поиски работы! Галсан обещал помочь им устроиться на какое-нибудь промышленное предприятие. «Стране нужны рабочие руки, — не уставал повторять он. — Станете рабочими и быстро убедитесь в том, как это хорошо. Сейчас многие скотоводы уходят на предприятия и ничуть об этом не жалеют».
Улан-Батор, столица народной Монголии, поразил воображение Бадрангуя и Даланбаяра обилием людей на улицах и площадях, суетой и сутолокой, несвойственной поселкам. «Неужели в Улан-Баторе живет такое несметное количество людей?» — не переставали удивляться они.
Как они существуют, если у них нет никакого хозяйства — ни овец, ни коз? Что едят? Правда, Галсан сказал, что у многих кое-какое хозяйство имеется, но очень небольшое, и в основном горожане живут за счет зарплаты.
Вид всадников, проносившихся небольшими группами по улицам, покорил наших друзей. Мужская часть населения щеголяла в дэлах разных цветов, отделанных по тогдашней моде широкими полосами, а подметки у них на гутулах были не обычные — с набойками, называвшимися каблуками. Изредка попадались молодые мужчины в европейских костюмах. Это выглядело совсем странно. О женщинах и девушках и говорить не приходится! Каких только нарядов не увидели Даланбаяр с Бадрангуем в первый же день приезда в столицу! Дэлы с яркой отделкой у ворота и на рукавах, шляпки с перьями, колечки, серьги, сапожки с короткими голенищами!.. Вид модниц повергал друзей в оцепенение, если можно так назвать чувство недоумения у Бадрангуя и восторга у Даланбаяра. Они лишь удивленно переглядывались и пожимали плечами.
Ни у Бадрангуя, ни у Даланбаяра в городе не было родных или знакомых, которые могли бы оказать им гостеприимство. Пришлось воспользоваться любезностью Галсана. Их добрый гений обитал, как и многие столичные жители, в большой белой юрте. Квартир в новых домах не хватало, да и привычка к юрте играла не последнюю роль. У него было двое детей и жена — высокая, светлокожая женщина с крутым и властным нравом. Когда к ней обращались с вопросом или просьбой, она имела обыкновение молча воззриться на дерзкого неестественно широко раскрытыми глазами. В первый же день, едва все устроились на ночлег, она принялась, не смущаясь присутствием незнакомых людей, распекать мужа за то, что тот не привез из командировки ничего путного, а только этих двух нахлебников. «Что хорошего нашел добрый, великодушный Галсан в этой скаредной и ворчливой женщине? — недоумевали Бадрангуй с Даланбаяром. — Она, правда, намного моложе Галсана, но это не дает ей права тиранить мужа».
На следующее утро Галсан ушел из дому с твердым намерением устроить парней на работу. Жена его, сменив гнев на милость, пригласила их к столу. Приготовленную еду она подавала молча с кокетливой улыбкой: по-видимому, ей хотелось им понравиться. После полудня явилась пожилая женщина с круглой надменной физиономией, изрытой оспой. В ушах ее красовались массивные золотые серьги с прямоугольными подвесками. Это была теща Галсана. Расспросив дочку о гостях, она вытащила из-за голенища трубку с длинным мундштуком и, удобно устроившись на ковре, задымила. Оглядев Бадрангуя и Даланбаяра с ног до головы, она с притворным огорчением вздохнула.