— Вы были очень красноречивы, и человек, плохо осведомленный в вашем деле, тотчас освободил бы вас. Но мне… мне не следует морочить голову. Вы человек неглупый, производите на первый взгляд неплохое впечатление. Послушайте моего совета, бросьте запираться! Ну, хорошо, я напомню вам кое-какие подробности. Хотите, я расскажу вам, что вы делали в ночь, когда случился пожар?
Следователь что-то долго говорил, но Бадрангуй не слышал ни слова. Сердце его гулко билось, больно ударяясь о ребра. В ушах стоял шум. Перед глазами — темень. Он будто ослеп и оглох одновременно. Откуда-то издалека, словно из потустороннего мира, до него доносились обрывки фраз. Бадрангуй бессильно откинулся на спинку стула и прижал ладони к лицу. Следователь победоносно посмотрел на него и, забыв заключить свою речь обычным «вот и отлично», сказал:
— Ну, вспомнили, надеюсь, куда выходили ночью, что делали?
— Я действительно выходил — мне стало жарко. Постоял на крыльце, немного поостыл и вернулся досыпать. — Теперь Бадрангую стало казаться, что он пытается извернуться, а следователь не сомневается в том, что он лжет. Кто мог знать, что Бадрангуй выходил из дому? Только один человек. Он и про себя этого имени произнести не решался, но оно настойчиво звучало у него в ушах. Даланбаяр! Даланбаяр! Спазм сдавил ему горло — он задыхался. Разве можно верить в дружбу, если тебя предал твой лучший друг? Нет! Дружба такая же принадлежность сказки, как шапка-невидимка или ковер-самолет. Это был жестокий приговор, но даже в ту, самую тяжелую в его жизни минуту, внутри у Бадрангуя что-то протестовало, и голос разума говорил ему, что неразумно мерять всех людей меркой негодяя.
— Пока вы стояли на крыльце, пожара не было?
— Нет! То есть я не заметил. Когда я вернулся в дом, Даланбаяр проснулся, мы перемолвились несколькими словами и снова легли спать. Проснулись мы от криков, выбежали на улицу и увидели зарево пожара.
— Думаю, дело с пожаром ясно, на нем надо поставить точку.
— Только теперь до меня дошло, что это Даланбаяр оклеветал меня… Но зачем?..
— Ваш товарищ являет собой образец бдительности, — ледяным тоном произнес следователь.
— Если у каждого бдительность такова, как у этого, то…
Теперь Бадрангуй на собственной шкуре испытал, что такое предательство, зависть, злоба. А он-то считал Даланбаяра своим другом даже тогда, когда они стали жить порознь. Бадрангуй полагал, что годы, совместно прожитые в нужде и тревогах, связали их навечно. Помимо этого, они были земляками, по понятиям Бадрангуя, почти родственниками. Да если бы они были даже совсем чужими, неужели допустимо предательство? Чудовищная ложь! Возможно, Даланбаяр просто сказал, что в ночь, когда случился пожар, Бадрангуй куда-то выходил, и это стало основанием для того, чтобы заподозрить его в поджоге? Но даже в этом случае Даланбаяр предал Бадрангуя, ведь кому, как не ему, известно, что Бадрангуй не способен на вредительство. Одним словом, если показания Даланбаяра хоть сколько-нибудь походили на истину, то ему поверили — зачастую большая ложь, приправленная каплей правдоподобия, выглядит достовернее самой правды!
Скверно было на душе у Бадрангуя. Единственной отрадой его жалкого существования было воспоминание о Долгор. Ее нежный образ, запечатленный памятью, неотступно стоял перед ним. Белое лицо, стройная фигурка, волосы, ниспадающие на плечи, ласковые глаза, лукавая улыбка. Но чаще всего — покрытое смертельной бледностью, исполненное страданий и недоумения лицо. «Долгор, любимая, что с тобой? Трудно жить одинокой женщине! Она постоянно окружена роем притворных вздыхателей, любителей легкого успеха. Среди них наверняка и Даланбаяр. Уж он ни перед чем не остановится, чтобы очернить меня в твоих глазах. Не верь ему, Долгор, дождись меня, родная, — мысленно обращался к ней Бадрангуй. Мне нужна только ты, только твоя любовь! Я верю, что придет день, когда мы вновь соединим наши жизни и уже больше никогда не разлучимся!»
Не знал Бадрангуй в те тяжелые для него дни, что́ случилось с его Долгор, и только вера в то, что Долгор его ждет, поддерживала в нем бодрость духа.
Между тем на следующее после ареста Бадрангуя утро по Налайхе поползли загадочные слухи.