Бадрангуй стоял, понурив голову, и изредка вздрагивал. Он плакал. За все это время он не проронил ни одной слезы — мужественно противостоял горю, а теперь не выдержал — заплакал на радостях.
— Спасибо! — тихо сказал Бадрангуй, справившись наконец с волнением. — Я никогда не сомневался, что все разъяснится!
Выйдя за ворота, он долго стоял на одном месте. Как хорошо чувствовать себя свободным, знать, что в спину тебе не смотрит штык часового!.. По улице мчались автомобили, на тротуарах бурлил людской поток. В стеклах домов отражались лучи восходящего солнца. От радости Бадрангуй спотыкался, голова у него кружилась. Скорее, скорее домой! И словно отвечая его мыслям и настроению, протяжный фабричный гудок возвестил о начале трудового дня.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Чтобы как следует разобраться в своих чувствах, человек должен руководствоваться и разумом и сердцем.
Перед мысленным взором Доржа попеременно возникали Уянга и Дарийма. Они как бы соперничали между собой за место в его душе, и время от времени один образ вытеснял другой. Вот сейчас на него словно с экрана смотрят скорбные глаза Дариймы, но уже в следующую минуту ее лицо начинает вдруг меняться, и Дорж с удивлением обнаруживает, что это вовсе не Дарийма, а Уянга, милая, родная…
Дождливым осенним днем Дорж с группой рабочих прибыл в горы на заготовки крепежного леса. А спустя десять дней, к моменту завершения работ, уже наступила зима. Пушистые хлопья снега падали на обнаженные ветки деревьев — лес застыл в торжественном белоснежном наряде. Перед отъездом рабочие заготовили березовых палок, чтобы заменить ручки у лопат и топоров, затем сложили палатку и прочие пожитки, погрузили весь скарб в кузов присланного за ними «газика» и, торжественно произнеся: «Прощай, богатый Хангай, где журчат ручьи и слышится рев оленя!» — тронулись в путь.
Осторожно, словно на ощупь, двигался «газик» по раскисшей дороге, и вскоре площадка, где еще несколько часов тому назад размещался их лагерь, осталась далеко позади. От пребывания в горах у них сохранились приятные воспоминания: коллектив подобрался дружный, трудолюбивый, никто не прятался за спину соседа, каждый работал с полной отдачей сил. Сейчас, сидя в машине, они молча покуривали табак. Вскоре вдалеке показались промышленные трубы, за ними — многоэтажное здание обогатительной фабрики, а вслед за тем огромные колеса, вращающие подъемник шахты.
— Маленький поселок, а, кажется, нет на земле места лучше, — задумчиво произнес кто-то из рабочих.
— Да, — поддержал товарища Дорж. — Всем хорош Улан-Батор, а приедешь туда и сразу тянет домой: суета там и толчея.
— А мне рассказывали люди, которые учились за границей, что Улан-Батор город не большой, — включился в разговор третий.
— Это не важно, зато по климатическим условиям наши края — настоящая жемчужина Азии. Это признают даже иностранные туристы.
Вот и Налайха. Газик стал развозить рабочих по домам. Приехав домой, Дорж обнаружил на своем столе толстое письмо. Оно ждало его, видимо, давно: на конверте лежал заметный слой пыли. Дорж безучастно повертел письмо в руках — обратного адреса на нем не было — и отложил в сторону. Затем снова взглянул на него. Почерк на конверте показался ему удивительно знакомым. Вспомнил! Это почерк Уянги! Он ощутил легкое беспокойство и теперь уже просто не решался вскрыть письмо. Сдержанно поговорил с матерью, привел себя в порядок, поел и только тогда вынул из конверта несколько плотно сложенных листов. Мать внимательно следила за выражением его лица. По тому, как оно менялось, можно было безошибочно судить о содержании письма, и Долгор словно читала письмо вместе с сыном.
«Здравствуй, Дорж! Я долго обдумывала это письмо, прежде чем взяться за перо. Помнишь тот день, когда мы решили, что всегда будем вместе? Встреча эта многое прояснила в наших отношениях, и я вернулась домой с исполненным радостью сердцем. Ты обещал вечером к нам прийти, я с нетерпением ждала тебя, но напрасно. Обеспокоившись, что с тобой что-нибудь случилось, я ранним утром устремилась к тебе, но ты, не глядя в мою сторону, прошел мимо — не заметил или… Вчера мне сказали, что ты уехал в горы на заготовку леса, и я решила тебе написать. У меня начинаются занятия в университете, следовательно, еще не скоро нам выпадет случай встретиться снова.
Дорж! Ты, вероятно, помнишь слова Николая Островского о том, что жить надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег стыд за мелкие поступки, что человек сам несет ответственность за свои поступки. Так вот ты свои поступки поставил в зависимость от каких-то слухов, а я этим слухам не верю! Не верю, понимаешь? И даже если то, что я узнала, — правда, какое это имеет отношение к нам с тобой?