- Чего топчетесь под забором? – раздался недовольный голос Ворончи. – Заходите, раз пришли.
Попадья с дочерью вошли в заросший двор и сразу увидели темный силуэт старухи. Она стояла у крыльца, и казалось, видела даже в темноте.
- Ну что, решилась, значит? – Воронча стала медленно подниматься по ступенькам. – Смелая девочка…
Любаша шла за ней, обливаясь холодным потом от страха, а сзади ее подталкивала матушка.
Ведьма зажгла свечи, которые сразу же превратили все вокруг в нечто мистическое и призрачное, уселась за стол и указала Любаше на стул, стоящий напротив.
- Садись. Сейчас все сделаем, - она подвинула к ней темную пыльную бутылку, в которой что-то плескалось на самом дне. – Пей.
- Что это? – девушка выдернула пробку, понюхала содержимое бутылки и скривилась. – Дурно пахнет.
- А как ты хотела? Чтобы получить желаемое нужно немного помучиться, - хмыкнула Воронча. – Пей или уходи.
Любаша закрыла глаза, быстро выпила содержимое и шумно выдохнула, покраснев до кончиков волос.
Ведьма встала, подошла к ней и что-то зашептала, схватив девушку за голову. У Любаши все закрутилось перед глазами, потом ее ослепила яркая вспышка и она потеряла сознание.
Очнулась девушка на руках своей матери. Она сидела на кровати, поглаживая дочь по плечам, а у той внутри все горело адским огнем. По щекам катились слезы, голова раскалывалась от боли, но самым страшным было то, что Любаша понимала – она сделала огромную ошибку.
- Мама… мама… нельзя было… нельзя!
А на улице небо полностью заволокло плотными тучами, проглотив яркие звёзды. Ночную темноту пронзила яркая молния, и раздался глухой раскат грома. Приближалась гроза. Природа будто реагировала на колдовство, случившееся в доме ведьмы. Из окна донесся шум дождя, и в комнате стало светло как днем от голубовато-фиолетовых вспышек.
- Сработало… - прошептала Воронча, потирая сморщенные руки. – Получилось…
Я сидела возле окна и грустила. С самого утра начался дождь и до сих пор заливал деревню серыми безразличными струями. Бабка что-то делала во дворе, расхаживая в брезентовом плаще с таким огромным капюшоном, что в нем не видно было ее лица. Интересно, чем можно заниматься в такую погоду?
Домовой не показывался со вчерашнего дня и даже на чердаке не слышались его быстрые шажки. Неужели так сильно обиделся?
В этот момент на дороге показалась странная процессия. Это был пожилой мужчина по виду настоящий поп с окладистой бородой, полная женщина в платке и длинной юбке, а с ними молодая девушка. Она брела позади них, держа зонтик так, что весь дождь попадал прямо на лицо и ее светлый берет тяжелой лепешкой, свисал набок. Странная какая-то…
Хлопнула дверь и в кухню вошла бабка, неся за собой запах сырости и прелых листьев.
- Видела? – она кивнула на окно, намекая на странную троицу. – А вот и она.
- Кто? – я наблюдала, как она вешает мокрый плащ на вешалку, а потом вытаскивает из его кармана какой-то узелок.
- Жена для Светоча, - ответила бабка, шаркая старыми тапками к печке. – Привезли ее для нашего отца Сергия, наконец.
- Вот это, жена??? – я снова посмотрела в окно, но за ним уже никого не было. – В беретике? А разве она такая должна быть?
- А какая, по-твоему? – Тина оглянулась и окинула меня насмешливым взглядом. – Чем тебе эта не угодила?
- Нет, мне все равно, конечно… просто она такая… такая… - я не могла подобрать правильное слово. – Серая что ли…
- Так она не в семье артиста или певицы воспитывалась, а в верующем семействе, - бабку казалось, даже возмутили мои слова. – Не туда смотришь, Нина. Разве красота это главное? Что толку от нашей привлекательности? Одни проблемы да одиночество.
- А ей-то, конечно, повезло, - съязвила я. – Вот прям счастья полные карманы!
- И в кого ты такая ехидна? – Тина одарила меня недовольным взглядом. – Смолчать не могла?
- Так в вас, бабушка, - улыбнулась я ей. – В кого же еще?
- Тьфу, зараза! – она отвернулась от меня и принялась что-то размешивать в старом черпаке. Через несколько минут Тина подняла голову и крикнула: - Эй! Спускайся! Будем красоту сводить!
Я догадалась, что она зовет домового, но он не спешил показываться.
- Давай-ка, не зли меня! Слышишь?! – снова крикнула бабка. – Иди, иди… я тебе наливки плесну грамм пятьдесят для настроения!
На чердаке что-то гупнуло, покатилось, раздался быстрый топоток и на печке появился домовой.
- Вы мне тут не подумайте, что я за наливку продался! – обиженно протянул он, шаря глазами по столу. – Просто спустился, чтобы на вас посмотреть. «Величие императора в умении прощать»!