- Да, аннэйрэ Арсидиан. Мне известно.
Против ожидаемого, голос ее звучал легко и звонко.
- Сознаетесь ли вы в том, что виновны?
- Нет.
В ее словах не было вызова. Лицо бледное, но спокойное, упрямо сжатые губы, ледяной взгляд обведенных темными кругами глаз. Она не ждала милосердия и не верила в него.
Волосы целительницы, по обычаю распущенные, трепал ветер, и в этом было что-то печальное, как в клочке старого выцветшего знамени. Она вся была как обнаженный меч - прямая, гордо застывшая напротив изваяния Веспы, как будто споря с камнем в выдержке и силе духа. Любая уступка, малейшее проявление слабости - и Римус будет праздновать победу, но она не доставит ему такой радости, ведь непреклонность - все, что осталось у нее.
Римус сидел в тени высокого персикового дерева, всем видом показывая, что приговор его не волнует. Жара его утомляла, и хотелось поскорее закончить с этим фарсом, но старик Арсидиан Делм относился к своим обязанностям главы Хардийского конклава магов чересчур серьезно. Его витиеватая, длинная и напыщенная речь текла неспешно, он говорил, растягивая слова, делая сильные ударения в тех местах, на которые, по его мнению, стоило обратить особое внимание.
Для Ормалин же эти слова были безжалостными - они только оттягивали вынесение приговора, ожидание становилось нестерпимым и причиняло почти физическую боль. Казалось, Римус находил изощренное удовольствие в ее мучениях. Безучастное лицо мага, такое красивое и невозмутимое, приводило Ормалин в ужас. Она не могла понять, что скрывалось за непроницаемым взглядом синих глаз – жестокая насмешка? Торжество? Ненависть? Единственное, что знала женщина – она все время ошибалась в нем. Ошибалась, когда принимала холодный расчет за радушие, когда думала, что за скупостью фраз скрывается природная доброта сердца, когда считала резкое обращение позволительной вольностью человека, привыкшего многое требовать от других и от себя.
Больно сдавило грудь, и Ормалин, терзая в бледных пальцах расшитый платок, выглядевший нелепым ярким пятном, старалась не думать о том миге, когда Арсидиан Делм протянет ей скрепленный печатями пергамент с жестокими и несправедливыми словами. Веспа, олицетворение Истины, равнодушно смотрела на магов, и на ее правильно очерченном лице застыла вечная понимающая полуулыбка.
Надменность сквозила в тяжелом холодном взгляде Римуса, в его нарочито небрежной позе. Он смотрел на целительницу с черствой, отталкивающей прямотой, словно видел перед собой нечто мерзкое, отвратительное, но при том совершенно беззащитное и безопасное. Ормалин старалась не отвечать на этот взгляд, и все глядела на красивые темные руки мага, покойно лежащие на коленях, на длинные тонкие пальцы с аккуратно обрезанными ногтями, на тускло поблескивающий золотой перстень.
Ей представилось, что ее подхватывает темная волна и крутит, несет куда-то, и видны только отблески луны в агатовых брызгах, и ярятся неистовые волны, словно горячие кони с разметанными по ветру гривами. Видение, страшное и живое, на миг вспыхнуло и погасло, оставив сосущее чувство обреченности.
Старик Арсидиан Делм закончил речь и обратился, наконец, к самому приговору:
- Ормалин Шани, целительница, объявляется...
Она только крепче сжала губы. Взгляд женщины стал упрямым и беспокойным, и вяжущее ледяное чувство пронзило ее всю. Перехватило дыхание, что-то больно врезалось под ребра. Стали подкашиваться колени.
- ... государственной преступницей. С нее снимаются все привилегии, данные Советом. Отныне Ормалин Шани не имеет право практиковать целительство в Хардии, и приговаривается к высылке из королевства. В течение двух дней ей приказано покинуть Сорфадос и его окрестности. В течение недели Ормалин Шани под конвоем должна покинуть страну. Все дорожные посты, а так же порты и приморские селения будут извещены о том, что целительница не имеет права нигде останавливаться более чем на сутки. Всякий, кто будет укрывать у себя Ормалин Шани, будет судим за пособничество государственному преступнику.
Обвинитель протянул приговор, скрепленный королевской печатью и печатью Совета Алмарры, целительнице. Та сквозь мутную пелену, застившую взгляд, рассмотрела размашистую подпись Верховного мага. Ровные строки расползались перед глазами. Осознание, что всё наконец закончилось, пришло не сразу, но с ним было облегчение – теперь Ормалин ничего не держало здесь. Привязанности? Их нити со временем истончатся и побледнеют, и будут другие, крепче и ярче. Будут иные лица, иные города; долгие дороги, вешние бури, летний зной, осенние промозглые туманы… И не стоит останавливаться, кричать против ветра – все равно тот, кому она так хочет высказать все, что думает, не услышит ее. Да и не слышал никогда.