Это противоречило здравому смыслу.
Очевидно, картина мира этих двоих сильно отличалась от его, поскольку Белый не стал возражать, а наоборот, спросил:
— Как это было?
— Они растворились. Как дым, — ответила девочка. — Только не пойму как и… здесь что-то странное творится с духами.
"Духи", — тупо повторил про себя Матвей. Она сказала "с духами". Прелестно. Интересно, когда в дело пойдет бубен?
— Объясни?
— Здесь просто никого нет. Стерильно как в операционной.
— И отчего оно так, как думаешь?
— Не знаю. Может это никак не связано с происшествием, может они ушли раньше. А может пропали вместе с теми людьми.
Матвей не сдержался и громко фыркнул. Принятая им доза абсурда была слишком велика чтобы продолжать это терпеть молча.
Девочка бросила на него удивленный взгляд, а Белый посмотрел с большим интересом:
— Тебе есть что добавить? — живо спросил он.
— Ох ну что вы. Куда уж мне. У меня фантазии не хватит, — ответил Матвей, изрядно доведенный до точки. Вообще он никогда не грубил ни коллегам ни начальству, субординацию понимал как следует, но этот цирк просто вывел его из себя. Сегодня им были пройдены все невиданные ранее границы терпения и клокотавшие внутри злость и досада искали немедленного выхода. Неужели правительство правда оплачивает "работу" этих ненормальных?
— Ты полагаешь, что она фантазирует? — дружелюбно поинтересовался Белый.
— Понятия не имею, что думает она, а я уверен, что так дела не ведутся. Вы тут черти чем занимаетесь вместо того чтобы все сделать как надо.
— А как надо, не мог бы ты рассказать? Девочка совсем новичок, уверен ей будет интересно послушать.
— Вы… — Матвей даже подавился внезапной догадкой, — Вы что хотите сказать что она здесь работает?!
Девочка насупилась, но не ответила. Понятно, задел за живое сомнением в ее талантах.
Белый простодушно пожал плечами.
— Пока не знаю.
— Ты хоть школу-то закончила? — обратился Матвей к девочке и, не дав ей договорить, продолжил, — Я не знаю что ты там видела, но к твоему сведению, люди в воздухе не растворяются. Обычно их бьют по голове и швыряют в машину, или же они сбегают сами, но и в этом случае вряд ли кому то под силу "исчезнуть как дым" или как ты там сказала.
Девочка посмотрела на Белого. Поддержки значит ищет. Матвей старался говорить помягче, но по-видимому не работало.
— Понимаешь, пропали три человека. И нам тут не ведьмины пляски нужны, а нормальная версия. Специалисты. Следователи, — это уже относилось в Белому. Что он в самом деле дурью мается, — А не одна девочка которая что-то видела во сне.
— Это не то дело, которое вы привыкли расследовать, — ответила она. — Оно не решается привычными вам способами.
— Детка… Поверь моему опыту, я видел достаточно чтобы понять что передо мной. А ты — явно нет. Здесь сказкам не место, понимаешь?
— Нет, это вы не понимаете, — на ее скулах заиграл румянец, глаза опасно заблестели, и Матвей понял что девушка похоже вот-вот расплачется. Или по-настоящему разозлится.
Белый в разговор не вмешивался, с благожелательным интересом наблюдая за тем как накаляется обстановка.
— Давай не будем спорить. Просто ты пойдешь на выход, а мы с дядей обговорим как взрослые люди, как следует вести расследование. Уверен ты большая умница, но здесь это не помог… — договорить Матвей не успел — девочка шагнула вперед и взяла его за руку.
Пальцы, сжавшие запястье Матвея были ледяными и в первую секунду он инстинктивно попытался вырвать руку. А потом Мир обрушился на него и стало не до того.
Все заволокло зеленым туманом. На полу, в шаге от своей ноги Матвей увидел темный след, как будто по полу волокли что-то обильно истекающее кровью. Вот что обходила девочка, когда поднялась на сцену. Черное дерево, на которое она указала, танцевало. Это был завораживающий медленный танец хищника, гремучей змеи. Мгновение — и проглотит. Матвей испытал утробный, первобытный ужас, какого никогда в своей жизни не испытывал. Древний страх темноты и опасной неизвестности накрыл его с головой, заставив волосы шевелиться на голове.
Девочка выпустила его руку и морок развеялся. Старый театр снова был просто ветхим зданием и больше ничем, но Матвей верил своим глазами и знал что видел. Он был не из тех, кто просто отмахивается от того, что не может объяснить. То что он увидел существовало в реальности, а значит, та картина мира, которую он для себя выстраивал двадцать восемь лет своей замечательной жизни, рухнула. Он стоял, как громом пораженный, глядя как из ее останков восстает что-то новое, незнакомое и пугающее.